— В парке бегает. Он у меня большой энтузиаст этого дела.
— Кто он?
— А почему тебя это интересует? Ну проходи же на кухню, тебе надо согреться! По-моему, ты в хлам простужен.
Они прошли на кухню, Жанна принялась готовить ему кофе, а он сидел и смотрел на свои ноги в синих «гостевых» домашних туфлях.
— Жанна, а я ведь решил вернуться к тебе…
— Приятно слышать. Впрочем, ты уже это говорил. Но знаешь, бывает так, что человек захотел вернуться на старое место — а место-то и занято! Забавно, правда?
— Жанна, я не верю, что ты так скоро могла меня забыть! Ведь ты же сама совсем недавно выспрашивала у Регины о наших с нею планах — и как это прикажешь связать?
— И очень даже просто, миленький ты мой! Я хотела узнать, какие у тебя намерения насчет нашего брака: самой мне подавать на развод или ждать, пока ты сам подашь. Любовница твоя сказала, что намерена разводиться с мужем, а ты вдруг решил с ней порвать!
— Уже порвал.
— Ну и правильно. У нее кошачья мораль и куриные мозги. А если еще отнять у нее миллионы ее мужа, так и вообще ничего не останется.
— Ничего и не осталось… кроме миллионов. Я понял, что не люблю ее и жить с ней не смогу. Я хочу, чтобы у нас с тобой все опять стало по- прежнему.
— По-прежнему? Да Господь с тобой, Витя! Я, конечно, женщина грешная и даже многогрешная: многих любила. Да и меня любили многие. Что ты хочешь — богема! — Она вздохнула. — Но вот одно могу сказать тебе точно, Виктор: и я никогда никому из любимых не лгала, и мне тоже никто не лгал. Знаешь, так обидно было вляпаться на старости лет в такой пошленький адюльтерчик с враньем и двойной жизнью. Бр-р-р… Поэтому давай на будущее договоримся: я ни одному твоему слову больше не верю, а ты на меня за это не обижаешься. И будет у нас с тобой полное взаимопонимание. Идет?
Виктор растерялся и снова уставился на свои ноги. Они уже согрелись в синих вельветовых тапочках.
— В таком случае… — Тут бы ему надо уйти, но уходить не хотелось. — Жанна! Дай мне что-нибудь перекусить! Я со вчерашнего дня еще ничего не ел.
— А это пожалуйста. Яичницу с беконом будешь?
— Буду.
Жанна тут же принялась за яичницу. Глядя на ее хлопоты, Виктор оживился.
— Я хочу тебе все объяснить, Жанна, я уверен, что ты меня поймешь!
— А я и так все понимаю, Витенька. Эмиграция сама по себе штука вполне себе шизофреническая, ее и так-то не каждый способен выдержать. Живя с энтээсовской идеалисткой Милочкой, ты понимал, что тебе ничего кроме «Посева» не светит, — а какой из тебя сеятель! Ты ведь у нас не сеятель, ты потребитель. Встретил меня, узнал о более интересной и обеспеченной жизни эмигрантов в Западном Берлине и решил перебраться в Берлин. Остался ненадолго один — встретил Регину и решил, что это вот будет и того лучше. Ты как оса: перелетаешь с одного фрукта на другой, все ищешь, который посочнее да послаще. Что, скажешь, не так? Мне стоило только увидеть Регину, как я тут же все про тебя поняла.
— Так ты считаешь, что мы с тобой не можем начать все сначала?
— Я что, похожа на дуру?
Виктор помолчал. Он не знал, что можно сказать в такой вот ситуации, никаких мыслей в голове не было. От растерянности он покатил по старой проверенной дорожке.
— Знаешь, Жанна, а вот я хотел бы забыть тебя, но еще больше я хотел бы не помнить тебя.
— Что-то я тебя не понимаю, Витенька, а это еще что за абракадабра? Или тут какой-то подтекст мудреный подразумевается? Нет уж, ты уж мне нормальным языком разъясни, будь добр, что ты толком сказать хочешь.
А Виктор вдруг в растерянности понял, что он и сам не понимает ни текста, ни подтекста произнесенной фразы: он просто привык произносить ее в похожих ситуациях, когда надо было расстаться с женщиной красиво, и обычно эти слова производили нужное впечатление. Но вот Жанна смотрит на него своими ясными серо-синими глазами, и он чувствует, что под видом многозначительного признания сказал какую-то совершенную бессмыслицу. Беда с этими умными женщинами.
— Я хотел сказать… Жанна, а ты яичницу не пережаришь?
— Вот так-то лучше, — сказала Жанна и тут же подала ему яичницу прямо на сковороде, как он любил. — Ешь давай, сердцеед несчастный!
Он стал есть. Горячая яичница пошла. Стало тепло и даже как-то полегчало на душе.
— У тебя что, совсем нет денег? — спросила Жанна.
Он помотал головой.
— Я могу дать тебе в долг.