Особенно,... 
48 
– Ну, во время боя, под шумок, удрать к чертовой матери.
Дижу улыбнулся.
– Ты так и не выбросил эту идею из головы?
– Мне кажется, лучшее время для побега – в пылу боя. Знаешь, почему? Потому что в сей момент всем наплевать на то, что с тобой происходит.
Дижу сочувствующе поаплодировал пылкой речи Булгарина.
– Любопытно. Нет, честное слово, любопытно. Здорово ты все рассчитал.
– Так ты бежишь со мной?
– Посмотрим, – и Дижу задумчиво поворошил ветки. – Вот только я не знаю, стоит ли собственную жизнь ради жизни по совести на кон бросать.
Фаддей даже разозлился.
– Ну, так решай быстрее! Кто знает, когда палить всерьез начнут. За парочкой дезертиров здесь никто вслед не погонится.
Повисла тишина. «И чего он осторожничает?» – недоумевал Булгарин.
– Я вот всегда вспоминаю, как мы с ребятней в детстве в гвардейцев играли, – произнес он, наконец. – Восторг был щенячий, право слово! Прыгать по грязи, друг друга в ней вывалять!
И замолчал. Дижу с равнодушным видом поглядывал на огонь.
– И как нам только в голову-то приходило – играть в гвардейцев, в войну? – вздохнул Фаддей. – Глупость страшная!
– Веселое у тебя детство было, – по-привычному насмешливо заметил Дижу.
– Как будто вы в другие игры играли! – хмыкнул Фаддей.
Дижу дернулся.
– Я что, не говорил тебе, что со мной никто не играл, потому что я – сынок выродка?! – зло проговорил он. – Ведь говорил же?
Фаддей молча кивнул. Вновь повисла тишина, а когда Дижу заговорил, Булгарин даже вздрогнул от неожиданности.
– Видимо, я сызмала вел себя дезертиром… Для отца я был убийцей матери. Для деда – сыном человека, замучившего его дочь. Вот и вели они себя со мной как с распоследней тварью. Попробуй тут, не научись ненавидеть людей! Дед еще хуже отца был, лживый фарисей. На людях изображал доброго самаритянина, принимающего бедного осиротевшего внучка. А наедине смешивал меня с дерьмом. Когда я подхватил воспаление легких, он мне даже воды не подал. Попались бы они мне все сегодня, да жаль – подохли давно…
– А у тебя… у тебя была любимая? – внезапно спросил Фаддей.
И зря спросил, как видно.
– Ладно, спать пора, – вздохнул Дижу и поднялся.
– Ну, так как насчет побега? – заторопился Фаддей.
– Время покажет, Булгарин. Время покажет.
Фаддей остался в одиночестве. Эко вопрос о девушке Дижу не по вкусу пришелся. Что-то за этим точно кроется. Фаддей пошарил в нагрудном кармане и вытащил черную ленточку Полины, а вслед за ней маленький камешек.
Камешек ему в лазарете Цветочек дал:
– Мой счастливый…
Камешек и лента были его самыми бесценными сокровищами.
Глупо, по-детски, зато правдиво. Эти вещи будили воспоминания о двух людях, по которым он действительно тосковал. Цветочек-то потерян безвозвратно. Да и Полина – тоже. И все же ему не хотелось расставаться с крохой надежды. О, как же он хотел вновь увидеть ее!
А вдруг он сам вскоре погибнет? Кто по нему-то тосковать будет? Разве что Мишель… А Дижу? Вряд ли. Хотя…
Как же ему хочется мышью-полевкой обратиться да и нырнуть в какую-нибудь норку. Или деревом стать, которому все грозы нипочем…
5
День битвы. Слово-то какое смертоносное… Да вот только что значит оно? Отчего же ни одной ясной мысли в голове не наскрести? День битвы. Для чего сие слово? Что это они удумали? Пушечное мясо! Да, пушечное мясо…
Солдат пустят в мясорубку смерти. Чтобы уже никогда не поднялись. И будут они лежать маленькие, аки муравьи раздавленные, на поле страшного боя.
Фаддей недоверчиво глянул на свои ноги, упрямо попиравшие землю.
Земля вновь содрогнулась. Ядра бились в стены города Смоленска.
Смоленск… Имя-то у города какое смоляное, Фаддей только сейчас понял. Эвон, как чертов Корсиканец велел русский город обстреливать. А он…
Словно буря страшная над землей содеялась: дым пороховой, как тяжелые, черные тучи, плыл над телом ее, заворачивался лентой змеистой над башенками стены крепостной. Пушки грохотали почище грозы майской, да так, что и мыслей собственных не расслышишь. А дождь – да и дождь тоже был, дождь пуль свинцовых, что проносились в воздухе, пели песню смерти, выли страшно. Музыка светопреставленья. Словно все они сделались участниками Апокалипсиса Иоаннова.
Сами они еще ждали. Стояли строем на маленькой высотке и наблюдали за битвенным крошевом, словно ангелы с поднебесья. Впрочем, многим из них сегодня к ангелам отправляться. Интересно, сам-то он хоть час еще проживет на земле взбешенной?
48 
