Особенно,... 
54 
Фаддей ощущал боль каждой клеточкой своего тела. Как же трудно голову-то повернуть!
Небо было пронзительно-голубым, радостным каким-то. А слева и справа от него лежали ящики с патронами. Ага, так это его в телегу бросили. И телега эта едет куда-то. Куда? И где он?
Пить. Пить нестерпимо просто хочется.
Телега взъехала на покрытый леском холм. Вдалеке маршировали солдаты.
Когда Фаддей тронул за плечо возницу, тот вздрогнул всем телом, будто в него снаряд попал.
– Кто победил-то? – сипло спросил Булгарин.
Лейтенант Фабье, а это был он, повернул к солдату мертвенно-бледное лицо.
– Булгарин! Ты что же, убить меня хочешь? – возмутился он. – Во дает! Восстал внезапно из мертвых и еще руку мне на плечо возложил! – и головой нервно дернул. – Вроде как никто, камерад, не победил, – проворчал Фабье. – Да тебе-то что? Радуйся, что жив остался!
– А куда едем-то?
Фабье усмехнулся.
– Ну, не домой же! Об этом и не мечтай!
Внезапно у Фаддея все почернело перед глазами.
Мешком опустился на дно телеги.
– Сколько… сколько дней с битвы-то прошло? – выдавил вымученно.
– Неделя, – отозвался Фабье. – Ровнехонько неделя.
Булгарину стало страшно.
– А… а Дижу… жив?
– Дижу? – изумленно протянул Фабье, на миг отпуская поводья из перевязанной руки, – жив ли? Э-э, мальчик мой, да ты и впрямь ничего не помнишь! Да только благодаря Дижу ты в телеге этой трясешься! Я собственными глазами видел, как он тебя из-под обстрела утаскивал. Единственный раненный, которого с поля боя вынесли. Все остальные там… остались.
И Фабье смолк.
Булгарин прикрыл глаза. Хватит пока с него услышанного. Все это еще переварить надобно. В голове все вращалось, крутилось бешено, как будто кто-то гигантским черпаком мозги ему перемешивал. Фаддей схватился за голову. Верно, его все еще лихорадит.
Но уж бреду жуткому, кошмарному он больше не поддастся, хватит. Фаддей силой заставил себя открыть глаза и взглянуть на небо.
Дижу спас ему жизнь…
Внезапно телега замерла.
– Лезь-ко ты ко мне, – раздался голос Фабье. – На сие точно глянуть следует. Москва.
Москва? У Фаддея перехватило дыхание. Неужто судьба и впрямь столь коварна, что вот так его домой возвращает?!
Море красных и черных крыш раскинулось вдали, маковки церквей, такое все родное. Господи, и он сюда врагом из пустыни смерти подползает…
– Москва, – тихо прошептал Фабье, словно и ему сердце та же боль сдавила.
Фаддей сполз на дно телеги. Враг в городе родном, враг. И с ужасом понял, что совесть его молчит, не укоряет более. Враг? Ну, и ладно, что враг.
Уж слишком близко к смерти он в последнее время притиснулся и выжил при этом, а остальное и не важно уже. Никогда более ему прежним не стать. Никогда.
Но он хотел жить. Жить любой ценой.
Из донесения наблюдателя Его Императорскому Величеству государю Александру Павловичу:
«…В тот день, когда началось великое Бородинское сражение, явился к императору Наполеону замоскворецкий купец. Ни имени его, ни фамилии никто не ведал. Но, к вящему изумлению адъютантов, Буонапарте его тотчас же принял, как увидел.
Купец сей довольно бойко говорил по-французски, так что толмач не понадобился. О чем шел разговор императора с безвестным купцом, неведомо. Только несколько слов Буонапарте слышно было: «…отыскать любой ценой… Переверни весь город, перерой всю землю, но чтоб через два дня они были у меня…»
Буонапарте напрасно прождал на Поклонной горе делегацию московских горожан с ключами от Первопрестольной. И таинственного агента тоже напрасно ждал.
Едва только француз вошел в Москву, кинулись искать пропавшего купца. Создали даже специальный поисковый отряд из русских предателей и французов, что служили в России до войны гувернерами, поварами да учителями.
И нашли похожего по описанию человека… повешенного или же повесившегося на осине в одном из дворов Замоскворечья. Ничего при том человеке обнаружено не было. Только в сжатом кулаке у него был обрывок старой рукописи со словами: «… ище и кара…». Скорей всего, Буонапарте хочет к тайной библиотеке государя московского Иоанна Васильевича прозванием Грозный подобраться…»
…Со стороны Москва-реки порывами налетал душный, влажный и тяжелый ветер, и жара, беспощадно плавившая все живое, повергая даже самые холодные головы в отупляющую, сонную апатию, захлестнула захваченный город. Птицы носились с резкими, тревожными криками, отчего Фаддей, одиноко лежавший на песке, вздрагивал, и его тонкие пальцы с досадой и раздражением до хруста стискивали сухие, до времени опавшие листья. Мелкие волны реки, докатываясь до горячего песка и захватывая пожелтевшую от небывалой жары траву, ленивыми сонными наплывами подкрадывались к Булгарину, заигрывая с ним, пытаясь, как ласковая кошка, лизнуть его пальцы и быстро убежать, чтобы через секунду напасть снова.
54 
