– А ничего. Микоша! Эй, Микоша! – позвала та.
– За что ж это, а? – не унимался Микоша.
– Идем в дом. Нечего тут делать.
– Не хочу-у-у… Вяжите меня… Запирайте… Сажайте… Изверги… У-у-у…
– Он думает, что убил… – прошептала Машенька.
– Это я грохнул Икону греха! – враз обиделся Лева.
– Да замолчи ты, придурок! – в сердцах топнула ногой Машенька.
Микоша вдруг перестал кататься по полу и с мольбой уставился на стоящих вокруг людей:
– Когда ж это я его, а? Неужто ночью?
– А ты не помнишь? – переглянулись Машенька с Лидией.
– Я все ждал, когда вы угомонитесь. Ждал, ждал… Я ж знал, что она, голубушка, здесь. Потом все стихло, и я пошел…
– Водка была в шкафу, – сквозь зубы сказала Лидия.
– Точно! – подтвердил Микоша. – Там она была, голубушка. Ну, я ее и… Дальше ничего не помню.
– Не в первый раз, – усмехнулась Лидия. – А помнишь, как ты косой махал? Тогда тебя Кит от тюрьмы спас. А в этот раз не было рядом Кита.
– Хватит его доставать, – жалостливо сказала Машенька. – Надо отвести его в кухню и напоить чаем.
– Да не чая ему сейчас надо, – серьезно сказал Тычковский.
– Выпить дайте, заразы! – завыл Микоша. – Дайте выпить!!!
– О господи! Да нет у меня больше водки! – взмолилась Лидия. – Хоть режьте!
– Дай выпить!!! Дай!!!
– Пусть лежит здесь, в сенях, если хочет, – вышла из себя Лидия. – А мы идемте чай пить. Нет больше моего терпения. Алкаш чертов!
Она первой вернулась в дом. Следом пришла Машенька и испуганно спросила:
– А вдруг он от отчаяния руки на себя наложит? Разве его можно оставлять одного в таком состоянии?
– Он в подобном состоянии каждый понедельник, – равнодушно сказала Лидия, снимая с плиты кипящий чайник. – Пока Микоша сознает, что на белом свете не кончилась водка, ни за что руки на себя не наложит. Я его знаю дольше, чем ты, и гораздо лучше. Садись, пей чай. Ничего он с собой не сделает. В крайнем случае, к Сеньке Хватову побежит, за самогонкой.
Она налила чай себе и Машеньке, та уселась за стол и принялась намазывать кусок хлеба вишневым вареньем. Ее отчего-то потянуло на сладкое. Сначала мед, теперь варенье.
– Вот уж никогда не думала, что буду так убиваться по Кольке, – сказала вдруг Лидия, присаживаясь напротив.
– Не поняла? – Машенькина рука с чайной ложечкой замерла в воздухе.
– Я сама не поняла, что со мной творится, – вздохнула Лидия. – Думала, что есть Колька, что нет его, мне без разницы. А оказалось, прикипела. Боюсь я за него, – пожаловалась она.
– Перестань, – попыталась успокоить ее подруга. – Что с ним случится? Найдется.
– Тревожно мне, – поежилась Лидия. – Все думаю: как я без него? Совсем ведь одна останусь.
– А как же я? – обиделась Машенька.
– Ты птица залетная, городская. Где тебе понять, что такое одиночество? Когда волком выть хочется от тоски. Я давно знаю: самое страшное, что только может случиться с человеком, – это одиночество. Когда вокруг полно людей, а тебя для них как будто нет. Тут на что угодно пойдешь, лишь бы рядом был кто-то, поговорить хотя бы, тоску развеять. Вот я и переполошилась.
– Успокойся, все будет хорошо. А как нам быть с Левой? – спросила Машенька, откусив от намазанного вареньем куска хлеба. Густая рубиновая капля осталась на нижней губе. Машенька торопливо ее слизнула и невпопад сказала: – Надо накрасить губы.
– А что с Левой?
– Он же тоже думает, что убил!
– И пускай себе думает. С Левой все кончено, неужто ты еще не поняла? Себя надо спасать!
– Кончено – это как? – в ужасе прошептала Машенька.
– Квартира на кого записана? – деловито спросила Лидия.
– Какая квартира?
– В которой вы живете.
– Его.
– Плохо.
– Это подарок его родителей.
– Ничего, другого найдешь, – сказала Лидия, дуя на горячий чай, чтобы хоть немного остыл. – Ты еще молодая.
– Как ты можешь так говорить!
– Жизнь на этом не кончается.
– Лида! Ты что! Ты же всегда протестовала против пустых фраз!
– Дурочка ты. Потому что молодая еще. Себя надо спасать, – повторила Лидия.
И в этот момент вошли Лева с Тычковским.
– Я слышал, как работает мотор, – взволнованно сказал последний. – По деревне кто-то едет.
– Сенька дорогу к нашему дому чистит, – равнодушно откликнулась Лидия, прихлебывая чай.
– Где мой телефон? – неожиданно спросил Лева. – Мне же надо всем написать, что я грохнул Икону греха! Чтобы меня опять взяли в команду!