Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
110 
В половине второго пополудни Караваев уже был дома. Он снял пиджак, повалился на продавленный диван с засаленной матерчатой обивкой, нащупал трубку радиотелефона и, закуривая одной рукой, большим пальцем набрал номер рабочего телефона Школьникова. Он специально не стал звонить Владиславу Андреевичу из машины, чтобы аппарат в его офисе определил его домашний номер, а не номер его мобильника.
«Что за люди, – подумал Караваев, слушая длинные гудки в трубке. – Что дядюшка, что племянник – оба хороши. Суббота, а они торчат на работе и персонал, между прочим, держат. Самим делать нечего, так они еще и людей напрягают в выходной день…»
Школьников снял трубку после четвертого гудка. “Все правильно, – подумал Караваев. – Два звонка, пока аппарат определяет номер, потом еще парочка, пока он его проговаривает, и – оп-ля!"
– Владислав Андреевич, – сказал он в трубку, – Караваев беспокоит. Я только хотел сообщить, что главная часть нашей проблемы уже решена.
– Оперативно, – недрогнувшим голосом похвалил Школьников, как будто речь шла о заключении какой-то незначительной сделки, а не об убийстве его родственника, пускай себе и дальнего. – Есть что-нибудь, что мне необходимо знать?
– Только то, что все прошло как по маслу, – сказал Караваев. – Дело в шляпе, – вспомнил он слова Мухи и подумал: нарушаю субординацию. Надо бы взять себя в руки, не то старик забеспокоится: с чего это, скажет, Максик такой веселый?
– Так, – медленно сказал Школьников. – А.., где?
– На квартире, – доложил Караваев. – Так что лучше всего вам поехать на дачу и узнать обо всем из новостей. Кстати, если все пойдет нормально, случится это нескоро.
«К тому времени, когда это случится, у тебя уже будет навалом других забот, – подумал он при этом. – Готовься, старый боров.»
Закончив разговор со Школьниковым, Максим Владимирович переоделся в домашнее, аккуратно повесил костюм в древний трехстворчатый шкаф, на всякий случай завел будильник на восемь часов вечера и завалился вздремнуть перед предстоящим ночным приключением. Набитая деньгами спортивная сумка стояла на замусоренном полу рядом с диваном, и, вытянув руку. Караваев мог легко коснуться ее матерчатого бока. “Вот странно, – подумал он, уже начиная засыпать. – Интересно все-таки устроен человек. За ту сумму, что лежит сейчас у меня под рукой, люди по целой жизни бьются как рыба об лед, убивают друг друга, лгут, воруют, сидят в тюрьмах… Не так давно я сам за такие деньги готов был на что угодно. Но, когда впереди маячат миллионы, сто пятьдесят тысяч перестают восприниматься как солидные деньги, превращаясь в мелочишку, которой можно пожертвовать ради достижения цели."
Он заснул и проснулся секунд за двадцать до того, как должен был зазвонить будильник. Караваев нарочно не стал смотреть на часы, чтобы проверить свое ощущение времени, а вместо этого, лежа с закрытыми глазами, начал считать секунды: и-раз, и-два, и-три… На счете “двадцать один” внутри будильника раздался характерный щелчок, и старый, но безотказный жестяной механизм принялся истерично трезвонить. Караваев привычно накрыл его ладонью, нащупал рычажок на обратной стороне корпуса, выключил звонок и рывком сбросил ноги с дивана.
Первым делом он умылся холодной водой, устранив неприятную вялость, которая всегда возникала у него после дневного сна. Затем не спеша сварил себе солидную порцию магазинных пельменей и умял все до последней ложки, заедая ржаным хлебом, чтобы во время работы не отвлекаться на мысли о еде. Ночь предстояла долгая. Караваев не без оснований предполагал, что, если ему удастся лечь спать хотя бы часов в пять-шесть утра, это можно будет считать подарком судьбы. Только выпив обжигающего чаю с громадным бутербродом, бывший подполковник позволил себе выкурить сигарету. После этого он пошел одеваться, чувствуя себя сытым, отлично отдохнувшим, бодрым и как никогда готовым к действию. Ему предстояла довольно грязная работа, но к выполнению грязной работы Максим Караваев привык, а награда за нее в данном случае ожидалась очень солидная.
Он облачился в темные, далеко не первой молодости брюки из плотной материи – джинсов Сушеный Макс не признавал принципиально, – серую рубашку с длинным рукавом и старую темно-синюю куртку, в каких когда-то ходил техсостав военной авиации. На ноги Караваев надел не новые, очень удобные черные кожаные туфли на толстой резиновой подошве без протектора: за окном все еще барабанил дождик, и подполковник не хотел, чтобы вокруг охотничьего домика оставались характерные следы.
110 
