– Я совсем рядом. Если хочешь, могу подняться.
Расскажу с глазу на глаз.
– Жду.
Глеб Сиверов повесил трубку и, докурив сигарету, пошел к входной двери. Он примерно знал, где обыкновенно оставляет свою машину Потапчук, и правильно рассчитал время. Лишь только прозвенел звонок, Сиверов открыл дверь. Потапчук шагнул в прихожую и, сняв плащ, тряхнул им, сбивая капли дождя.
– Ну и погодка, пройдешь полквартала, а вымокнешь – дальше некуда.
– Располагайтесь, Федор Филиппович, обсудим последние детали.
Потапчук всегда чувствовал себя на мансарде у Глеба слегка не в своей тарелке. Он больше привык вести деловые беседы в казенной обстановке, а тут царил если не домашний уют, то во всяком случае, уют холостяцкой квартиры.
– Зря ты, Глеб, отказался от самолета… – произнес Потапчук, рассматривая стопку старых журналов на столике возле умывальника, и отвернул несколько страниц.
Усмехнулся. – Боже мой, как подумаешь, на что раньше тратились средства, какие проекты замышлялись, сколько сил и жизней клалось на их осуществление! А теперь хорошо если процентов десять из сделанного раньше идет нам на пользу, остальное во вред. Зря, Глеб, не хочешь лететь самолетом, машину тебе могли бы подготовить и в Калининграде.
– Федор Филиппович, если уж вы узнали о том, что генерал Разумовский летит в Калининград на самолете, то о человеке, посаженном вами на другой рейс, он узнает наверняка. Мне бы этого не хотелось.
Потапчук поморщился, словно от зубной боли.
– Вообще-то ты прав, Глеб, со своей стороны, но в тебе говорит дурная привычка. Раньше тебе приходилось быть охотником, теперь же ты только следишь.
– Не охотником, а хищником, – улыбнулся Глеб. – Раньше я был хищником, а теперь вы предложили мне роль сытого хищника. Но сытому хищнику нужно прятаться еще более тщательно, потому что он не собирается нападать.
Потапчук устроился на стуле, пригладил ладонью растрепанные волосы и посмотрел на объемистую сумку, стоящую у стены.
– Твой багаж, Глеб?
– Слишком маленький?
– Да уж…
Сиверов усмехнулся:
– Наверное, уже просчитали, что раз с оружием на машине я не поеду и мою сумку будут переправлять в Калининград по вашим каналам, то придется нести отсюда сумку самому, поскольку в мою мансарду помощников вы привести не можете – Правильно, Глеб.
– Где моя машина?
– В квартале отсюда. Пошли."
– Вы уверены, что мне не стоит немного последить за Разумовским еще в Москве? Вдруг отлет в Калининград – блеф?
– Абсолютно уверен, что не стоит, – ответил Потапчук, забрасывая на плечо ремень тяжелой брезентовой сумки. – Ты туда кирпичей, часом, чтобы надо мной подшутить, не подложил?
– Какие уж тут шутки!
– Нет, к Разумовскому в Москве не подступиться, а вот в Калининграде он окажется как на ладони, во всяком случае, для тебя.
– Не переоценивайте мои возможности, – возразил Глеб, пропуская генерала к выходу.
Сиверов тщательно закрыл все замки, на прощание коснулся дверной ручки ладонью. Он всегда так делал, покидая мансарду, прощался с ней, словно с живым существом.
– Давайте хоть до машины донесу, – предложил Глеб, – а то неудобно, иду с пустыми руками.
– Думаешь, если нас кто увидит, то скажет, старикашка тянет тяжесть, а молодой идет налегке?
– И меня назвать молодым трудно..
Потапчук упорно тащил сумку, не желая отдавать ее Глебу. Ему нравилось иметь дело с Сиверовым, тот не испытывал пиетета к званиям и должностям. Он вел разговор на равных, поэтому и Потапчуку хотелось не ударить перед ним в грязь лицом. Да и несколько виноватым чувствовал себя генерал перед Сиверовым: загрузил его работой, от которой не известно, будет ли толк.
К тому же он знал, что Глеб любит действовать быстро, а тут скорость развития событий от Сиверова не зависела. Он должен был оставаться лишь наблюдателем и вмешаться лишь в крайнем случае, в тот момент, когда генералу Разумовскому будет угрожать опасность, или же… Об этом генералу не хотелось думать. Он никогда не любил загадывать наперед о плохом.
Они вышли из подъезда. Моросил пренеприятнейший дождь – холодный, но не чувствовалось в нем свежести. Тяжелый городской смог висел в воздухе. Вот уже три дня как в столице было совершенно безветренно и вся огромная чаша города наполнилась выхлопными газами, дымом заводов.
«Как в прокуренной комнате, где никогда не открывают окон», – подумал Глеб, – поднимая воротник куртки.