Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
106 
Прошло около двух часов, прежде чем санитары подъехавшей "скорой" смогли войти в дом и вынести с пепелища останки хозяина. Клыков не терял времени даром: он давно уже выбрался из машины, смешался с толпой и успел уяснить для себя, что спасатели считают причиной взрыва обычную утечку бытового газа из баллона. Дескать, пришел старик домой, не обратил внимания на запах и чиркнул спичкой, а может, свет попытался зажечь. Ну, или форточку открыл, что делать в загазованных помещениях не рекомендуется: бытовой газ в смеси с кислородом становится взрывоопасным...
Клыкову было тяжело поверить, что такой матерый волчище, как Сиверс, мог погибнуть по нелепой случайности, по неосторожности. Это же курам на смех, ей-богу! Хотя старость – не радость, и то, что ручищи горбатого чекиста и в восемьдесят пять лет сохранили былую силу, еще не означало, что у него все в порядке с головой. Если бы он мог трезво мыслить, то ни за что не стал бы себя обнаруживать, круша черепа направо и налево. Может, известие о находке Гургенидзе включило заложенную много десятилетий назад программу, и полоумный дед начал действовать, не до конца осознавая, что творит. Как говорится, маразм крепчал...
Когда двое спасателей, оступаясь и перешагивая горелые обломки, вынесли из дома носилки с лежащим на них черным пластиковым мешком, Клыков протолкался через толпу и бросился им наперерез.
– Стойте! Скажите, кто это? Вы уверены, что это хозяин дома?
– А вы кто такой? – даже не подумав остановиться, хмуро спросил передний санитар – рослый угрюмый мужик с болтающейся на груди маской респиратора.
– Родственник, – отчаянно солгал Клыков.
– Тогда вас вызовут в морг для опознания. Грузим, – бросил он через плечо своему напарнику.
Носилки задвинули в кузов санитарного микроавтобуса, угрюмый санитар с лязгом захлопнул дверь и полез за сигаретами.
– Но он хотя бы горбатый? – спросил Клыков.
Ему нужно было убедиться.
– Горбатый, горбатый, – лениво сказал санитар, окутываясь облаком табачного дыма. – Вылитый Квазимодо.
Он равнодушно отвернулся от Клыкова и полез в кабину. Микроавтобус завелся, фыркнул глушителем и укатил, осторожно пробираясь сквозь редеющую толпу зевак.
На плечо Клыкову вдруг легла чья-то ладонь. Он обернулся и вздрогнул, увидев знакомое лицо с темными блестящими линзами, скрывающими глаза.
– Вас тоже интересует, был ли покойник горбат? – негромко спросил московский хлыщ, так героически пытавшийся вытащить из огня заведомо мертвого человека. – С чего бы это? Надеюсь, не вы подстроили гражданину Сиверсу этот фейерверк?
– Что?!
– Думаю, что нет. А если даже и вы, то не мне вас судить. Старик был редкостной сволочью, несмотря на двух козочек, горб и липовое удостоверение персонального пенсионера... Вы Николай Егорович Клыков, начальник охраны Георгия Гургенидзе, не так ли?
– Предположим, – начиная понимать, с кем имеет дело, и испытывая какое-то детское облегчение оттого, что все кончилось, сказал Клыков. – А вы...
– А я давно собирался с вами встретиться и поговорить, да все времени не было – гонялся за этим горбатым подонком... Вы не подбросите меня до ресторана "Колос"? Я там оставил машину. Заодно и потолкуем...
Глава 14
Двигаясь в темноте с ловкостью летучей мыши, Федор Лукич Самойлов пересек кухню и подошел к окну. В приоткрытую форточку тянуло ночной прохладой; плодовые деревья, кустарники и рыхлая земля грядок были серебристо-голубыми от лунного света. Где-то на дальней даче, заглушая заливистое щелканье соловьев, надрывался магнитофон. В темноте горели редкие окна: кое-кто из соседей еще не спал, поглощая перед телевизором поздний ужин.
В темноте у него за спиной нетерпеливо переступили с ноги на ногу и кашлянули в кулак.
– Сейчас, сейчас, – спохватившись, сказал Федор Лукич и, взгромоздившись на табурет, принялся занавешивать окно шерстяным солдатским одеялом.
Он действовал тщательно, не спеша, стараясь не оставить ни единой щели, в которую мог бы пробиться малейший лучик света. Все соседи были ненавязчиво, как бы между прочим, проинформированы о том, что эту ночь Федор Лукич проведет в Москве, и он не собирался развенчивать это весьма нужное ему заблуждение.
– Включай, – сказал он.
В кромешной темноте позади него щелкнул выключатель. После полного мрака слабенькая сорокаваттная лампочка показалась яркой, как полуденное солнце. Федор Лукич зажмурился, а когда открыл глаза, Гюрза уже сидел за столом. Его спутник, угрюмый и черный, как головешка, горец, примостился на табурете у двери, открыто выложив на колени тупорылый израильский "узи".
106 
