Особенно,... 
85 
– Сейчас, – сказал Глеб, – сдам тебя с рук на руки и уйду. Своим сдам. А вот, кстати, и они.
В комнату широким шагом вошел Федор Филиппович. Чистобаев посмотрел на него и отвернулся.
– Так я и знал, – обреченно пробормотал он.
– Все в порядке? – спросил Потапчук у Глеба.
Сиверов молча кивнул. Генерал шагнул вперед, к креслу, в котором сидел пленник, но спохватился и обернулся к Глебу.
– Пистолет его у тебя?
Глеб так же молча отдал ему ПМ, глушитель и обойму. Глушитель Федор Филиппович рассеянно бросил в свободное кресло, а обойму вернул Глебу, предварительно выщелкнув из нее один патрон.
– Во двор пока не суйся, – сказал он, – там народу полно. Уедешь, когда все рассосутся.
Сиверов снова кивнул и, подталкивая впереди себя Воронцова, вышел из комнаты. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он думал о том, почему самые правильные, сказанные от чистого сердца слова звучат, как правило, фальшиво и неубедительно. "Черт меня дернул читать этому уроду морали", – подумал он, включая на втором этаже свет.
Какое-то время пришлось потратить на то, чтобы успокоить Воронцова и убедить в том, что ему больше ничто не угрожает. Это оказалось сложно, поскольку Глеб сам ни на грош не верил в то, о чем говорил: ничего не кончилось, и жизнь Воронцова продолжала оставаться под угрозой. Впрочем, теперь, после провала полковника Чистобаева, его таинственные хозяева вполне могли махнуть на свидетеля рукой: тайное стало явным, убийство лаборанта лишилось смысла, да и хлопот у этой банды теперь наверняка прибавится – как говорится, не до жиру, быть бы живу...
Придя к этой плодотворной мысли, Глеб красочно и подробно развил ее перед Воронцовым, и тот, похоже, действительно успокоился: перестал мелодраматично ломать руки и сыпать отчаянными восклицаниями, включил телевизор и замер, уставившись в экран, – шла какая-то музыкальная передача. Глядя на него, Глеб и сам немного успокоился, отчасти поверив в собственные слова, подошел к окну, закурил и стал смотреть во двор из-за тюлевой занавески.
По двору, как и предупреждал Федор Филиппович, бродили какие-то вооруженные люди в штатском. Многие из них казались непропорционально толстыми из-за надетых под одежду бронежилетов; за забором, рядом с "Волгой" Чистобаева стоял, задрав к небу хобот крупнокалиберного пулемета, запыленный бронетранспортер без опознавательных знаков. Судя по столь масштабным военным приготовлениям, генерал Потапчук опасался открытого вооруженного нападения, и это было странно: до сих пор их противник подкрадывался к людям со спины и проламывал им черепа.
Что ж, приходилось признать, что Федору Филипповичу известно больше, чем он посчитал нужным сказать Глебу Сиверову. Слепой на это не обижался: в его профессии существовала масса вещей, которых лучше не знать, и Федора Филипповича можно было только поблагодарить за заботу, с которой он до сих пор оберегал Глеба от излишней информированности. Теперь этот период, похоже, подошел к концу.
На кончике сигареты вырос длинный кривой столбик пепла. Глеб осмотрелся. Пепельница стояла на одном из многочисленных выступов безвкусного, сложенного из белого силикатного кирпича камина, нелепо и неуместно торчавшего в углу этой тесноватой, оклеенной дешевыми голубенькими обоями комнаты. Внутри камина, на тонком слое золы, валялась пыльная бутылка зеленого стекла, в которой когда-то был портвейн. Глеб осторожно пересек комнату, сбил пепел с сигареты в камин и взял пепельницу.
За окном все было по-прежнему, только люди в штатском перестали суетиться и куда-то попрятались – видимо, заняли свои места согласно боевому расписанию, а может, просто втихаря кемарили по углам, ожидая хоть какого-нибудь развития событий. На башенке бронетранспортера сидел, свесив ноги, человек в комбинезоне без знаков различия и в танковом шлеме. Дым от его сигареты красиво клубился в свете мощного уличного фонаря, висевшего на столбе прямо над бронетранспортером, ствол пулемета маслянисто поблескивал, бессмысленно грозя темному ночному небу. Бронетранспортер вкупе с шумной ночной возней полностью демаскировал это место. А с другой стороны, подумал Глеб, этот дом все равно уже нельзя будет использовать как конспиративную квартиру. Если о нем известно предателю, значит, существование данной явки потеряло смысл, превратившись в секрет Полишинеля. Теперь здесь можно было с одинаковым успехом жарить шашлыки или проводить военные парады.
85 
