"Так оно и будет, – подумал Глеб. – И если парад здесь вряд ли состоится, то Шашлыки точно будут, и огород, обильно удобренный навозом, тоже, наверное, будет. Дом продадут по остаточной стоимости, и купит его скорее всего какой-нибудь проныра-полковник с Лубянки, никогда прежде здесь не бывавший и понятия не имеющий о том, какие дела тут творились..."
Снизу, перекрывая бормотание телевизора, доносился голос Потапчука, который уже некоторое время громко и напористо, чисто по-генеральски, орал на плененного Глебом полковника Чистобаева. Слова при этом произносились страшные: долг, честь, совесть, присяга, несмываемый позор и так далее и тому подобное... "Бедный Федор Филиппович, – подумал Глеб, закуривая новую сигарету. – Как у него язык поворачивается? Да, чего не сделаешь ради дела..."
Глеб представил себе происходящий внизу разговор – вернее, не разговор, а допрос – и поморщился. Похоже, Чистобаев пока не сдавался, и Федору Филипповичу пришлось использовать весь арсенал, переходя от строгой логики беспристрастного следователя к изощренной казуистике, от начальственного гнева – "Да как вы смели – вы, полковник?!" – к панибратскому хлопанью по плечу и обещаниям замолвить словечко. Игра была стара как мир, но полковник Чистобаев вряд ли что-нибудь в этом смыслил: он был кабинетный работник, машина для перекладывания бумаг, да к тому же дурак. Только глупец, занимая его должность, позволил бы кому-то себя перевербовать, потому что провал был неизбежен. И нужно было быть вдвойне глупцом, чтобы позволить завлечь себя в расставленную Федором Филипповичем примитивную ловушку.
А с другой стороны, у него, наверное, не было выбора. Иначе зачем ему было идти на такой риск и вообще марать руки? Очевидно, подслушав разговор Федора Филипповича со своим шефом, генерал-полковником Лебедевым, Чистобаев поспешил донести своим нанимателям, что обнаружил место, где Потапчук прячет свидетеля. А те то ли не рискнули нападать на охраняемый спецназом ФСБ объект, здраво рассудив, что полковнику будет легче проникнуть туда, прикрываясь своим удостоверением, и вывезти Воронцова в какое-нибудь тихое местечко, то ли просто сдали Чистобаева, понимая, что его вот-вот накроют и тогда он выйдет из игры без какой-либо пользы для дела. Ведь даже если бы вместо Чистобаева на дачу налетела хорошо вооруженная банда, Потапчук, несомненно, догадался бы, кто засветил секретный объект, и взял бы полковника в оборот.
Из этого, между прочим, следовало, что полковник был всего-навсего пешкой и вряд ли мог удовлетворить любознательность Федора Филипповича в полном объеме...
Снизу вдруг донесся звук, который ни с чем невозможно было спутать, – приглушенный, будто в подушку, хлопок пистолетного выстрела. Глеб увидел, как сидевший на башне бронетранспортера механик-водитель напрягся и сунул руку куда-то за спину, а у забора, в тени, тревожно колыхнулась цветущая сирень. Воронцов подпрыгнул в кресле, мгновенно потеряв интерес к загорелым ляжкам телевизионной певички, приподнялся и беспокойно завертел головой, нервно облизывая губы.
– Сидеть, – бросил ему Глеб и выскочил из комнаты, на ходу вынимая из кобуры "глок".
Пистолет, как это частенько бывает именно в таких экстренных случаях, сидел в кобуре, как приклеенный. Яростно дергая его, Глеб скатился по тускло освещенной лестнице и бросился по короткому, устланному вытертой дорожкой коридору к дверям гостиной. Они распахнулись ему навстречу. Сиверов остановился и принялся заталкивать пистолет обратно в кобуру – он был не нужен, потому что на пороге стоял Федор Филиппович.
Генерал выглядел осунувшимся, усталым и сильно постаревшим, но, кажется, был цел и невредим. Он стоял, ссутулившись, держа руки в карманах светлого летнего плаща, и загораживал собой проход, так Что Глеб не мог разглядеть, что происходит в гостиной. Под мышкой у генерала была зажата видеокассета.
– Ну, чего прибежал? – ворчливо спросил Потапчук. – Я же велел не высовываться!
Он отстранил Глеба и плотно прикрыл дверь. Сиверов вспомнил, что отдал генералу пистолет Чистобаева, вспомнил странные манипуляции Федора Филипповича с обоймой и все понял. С его точки зрения, выход, предоставленный Потапчуком крысе в полковничьих погонах, был слишком хорош; но, с другой стороны, постудить иначе генерал, наверное, не мог. Он был очень щепетилен в вопросах чести мундира, а на этом и без того предостаточно пятен, чтобы сажать еще одно. Да какое!