(И я действительно жутко обрадовался, когда мы причалили и взяли Энди, потому что от присутствия нового человека атмосфера заметно разрядилась и мне уже не надо было мучиться и думать, о чем с ним говорить.)
Причалив к рискованно качающемуся пирсу, который нависал над рекой, как продолжение тропинки, выходившей из зарослей берега, мы приобрели еще одного пассажира – сутулого увальня с опущенными глазами и уголками рта, раза в два больше и почти раза в два младше меня. Пока Хэнк не познакомил нас, он топтался в лодке так, что чуть не перевернул ее. «Вот тут – садись, Энди. Это твой двоюродный брат Леланд Стэнфорд. Да садись же, черт побери…» Он был как медведь, пораженный всеми традиционными бедами юности, – прыщи, адамово яблоко и такая всепоглощающая робость, что при любом моем случайном взгляде с ним начиналась чуть ли не агония. Он сел, вжавшись между двумя остриями собственных коленок, шурша бумажным коричневым мешком, в котором как минимум находилась индейка, а то и две. Я был так тронут его смущением, что рискнул спросить: «Я так понял, Энди, что ты один из членов предприятия Стамперов?»
И на удивление, Энди тут же расслабился. «Еще бы! – радостно воскликнул он. – Само собой». Он настолько успокоился, что тут же заснул на брезенте.
Через несколько минут мы снова остановились, чтобы взять еще одного пассажира – мужчину лет сорока в традиционной каскетке лесорубов и двух грязных комбинезонах. «Один из наших соседей, – объяснил Хэнк, пока мы подплывали. – Зовут Лес Гиббонс. Пильщик в „Ваконда Пасифик“, из-за забастовки остался без работы… Как дела, Лес?»
Лес был старше, грязнее, волосатее и чуть ниже нашего первого пассажира, но он был настолько же говорлив, насколько Энди молчалив. Он молотил языком не переставая, пережевывая жвачку и поддерживая диалог такого местного колорита, что было трудно отделаться от впечатления, что это не персонаж из романов Эрскина Колдуэлла, а реальный человек, который произносит естественный для себя текст.
– Ни к черту, Хэнк, – отвечает Лес. – Ни к черту. Да ну к бесу, и я, и баба, и дети сожрали последнюю гнилую фасолину и обглодали последнюю кость от солонины – не знаю, чего они ждут. Если эти умники не поторопятся, мы просто протянем ноги.
Хэнк с явной симпатией качает головой:
– Я думаю, сейчас всем приходится туго, Лес. – Но не так херово. – Лес перегибается через
борт, чтобы сплюнуть табачную жвачку. – Но если ты думаешь – я сдался, так напрасно. Фига. Поеду сегодня в город – говорят, там нанимают на дорожные работы. Копать. Что ж… – он философски пожимает плечами, – нищие не выбирают, так я, например, думаю. А вы, ребята, вы, я полагаю, вовсю сейчас загребаете, а? А? Очень рад. Разъедыть твою мать, очень приятно. Вы, Стамперы, хорошие ребята. Правда, рад за вас. Но как я ненавижу эти дорожные работы! Вот те крест. Никогда не работал лопатой, а, Хэнк? Ну я тебе доложу, это не для белого человека…
Лодка достигла противоположного берега, и, плюнув прямо на сиденье, наш пассажир встал и картинно высадился.
– Оченно вам благодарен, ребята. – Он кивнул мне. – Приятно было познакомиться, молодой человек. Спасибочки. Мне бы не хотелось затруднять вас, парни, но пока я не забрал свой ялик у Тедди…
Хэнк делает великодушный жест:
– О чем ты говоришь, Лес!
– Все равно, Хэнк. – Его рука извлекает бумажник, который, как мы все понимаем, он не собирается открывать. – Не люблю быть в долгу. Так что позволь…
– Перестань ты, Лес. Всегда рад помочь. Они обмениваются улыбками: Хэнк – широкой
и искренней, у Леса лицо кривится, как разбитая глиняная тарелка, – после чего, бормоча благодарности, оборванный и смиренный – сама нищета, – он ковыляет к дороге, где залезает в новенький «форд».
– Хэнк, подожди минутку! – кричит он. – Утра-то все холоднее, и, бывает, эта старая развалина плохо заводится.
Хэнк весело кивает, а Джо Бен принимается поносить Леса на чем свет стоит себе под нос. «Старая ты перечница, мы-то что можем? К лодке, что ли, твою машину привязать?» Хэнк посмеивается. Лодка покачивается у берега, пока Лесу не удается добиться от своей машины реакции; и тогда мы снова отправляемся в путь. Уже прилично рассвело, и мне видно, как кривится лицо Джо Бена, – вероятно, он хмурится.
– Я как-нибудь проберусь сюда ночью и скачу его машину в реку.
– Лес хороший парень, Джо, и мы, уж точно, не желаем никакого зла из-за того…
– Лестер Гиббонс подлец и всегда им был! Не помнишь, как он бросил жену и слинял на целый сезон, собирать картошку в Уотервилле? Его следует ощипать и бросить в кипящую смолу…