– И что потом?
– Потом вы открыли квартиру и вошли. Он тоже вернулся к себе.
– А как я была одета?
– Точно так же: пальто из плащевой ткани цвета «бордо» и сапоги-унты. Рыжие волосы, очки. Это были вы, Диана Сергеевна, и не надо упорствовать.
– Но этого не может быть!
«Быть может…»?
– Почему?
– Потому что в одиннадцать часов вечера я была совсем в другом месте! Или не была? Или была, но не в одиннадцать? Я ничего не понимаю!
– Вы хотите сказать, что у вас амнезия? – внимательно посмотрел на меня следователь.
– Да с чего? С состояния аффекта, в котором я убила блондина?
– Значит, вы признаете, что убили его? – тихо, но с нажимом спросил следователь и как-то странно на меня посмотрел.
– Да ничего я не признаю! Потому что я этого не помню! Ну не помню, и все тут! Как хотите! Хоть режьте меня!
– Какой странный случай, – развел руками следователь. – И какая странная амнезия! Подозреваемая в убийстве детально помнит все, что было в тот день, но самого убийства не помнит. И как вернулась домой, не помнит тоже. А с какого момента проясняется ваша память? – с интересом спросил он.
– С того, как завыла машина, – с уверенностью сказала я.
– Значит, из вашей памяти выпали подробности свидания на съемной квартире и все, что произошло до трех часов ночи?
– Похоже на то.
– Но на той квартире вы ночью были?
– Похоже на то.
– Значит, этот факт вы не отрицаете?
Тут я сообразила, что меня ловят. Пытаются запутать. А мне надо подумать о двух свидетелях. Которые непонятно откуда взялись. Из воздуха материализовались. На любой вопрос я могла дать ответ и дала. Но вот свидетели… Здесь надо хорошенько подумать.
И я вернулась к излюбленной тактике. Подняла на своего визави честные ясные очи и старательно выговорила:
– Я никого не убивала.
Он откинулся на спинку стула и покачал головой:
– С вами трудно работать, Диана Сергеевна. Дело-то очевидное. Впрочем, я уже принял решение. Кузнецова Диана Сергеевна… – официально сказал он. Таким тоном, что я невольно напряглась. – Вам предъявляется обвинение в убийстве Северного Максима Александровича и мера пресечения – содержание под стражей. На все время, пока ведется следствие. То есть до суда. Сейчас вы отправляетесь в следственный изолятор, и советую вам хорошенько подумать. Чистосердечное признание облегчает участь. Чем раньше дело отправится в суд, тем раньше вам огласят приговор. А значит, и срок пойдет. Не осложняйте себе жизнь. Очень вам советую. Не упорствуйте. Здесь улик… – Он поднял папку, словно взвешивая ее в руке. – На три уголовных дела хватит.
– И сколько мне могут дать? – машинально спросила я. – За улики на три уголовных дела?
– Думаю, что следующие десять лет вы проведете в колонии строгого режима.
– А если признаюсь?
– Если признаетесь… – Он посмотрел на меня оценивающим взглядом. Словно пытался определить степень моей готовности. Созрела рыжая девушка или же еще не созрела. Потом сказал: – Там посмотрим.
Если бы он пообещал мне что-то конкретно, я бы, возможно, сдалась. Но следователь выразился туманно. Быть может, сказать ему правду?
«Быть может…»
Я тряхнула рыжими кудрями. Нет, нет и нет! Мне срочно надо менять духи!
– Сейчас у вас возьмут опечатки пальцев, – вздохнув, сказал следователь, он был слегка разочарован моей недозрелостью. – Потом подоспеют результаты экспертизы. Данные вскрытия. И мы с вами встретимся вновь. Уже в тюрьме. Я к вам наведаюсь с визитом. Нам с вами еще работать и работать. А пока – отдыхайте, Диана Сергеевна. Отдыхайте.
Вот злодей! Девушку с разбитым сердцем отправляет туда, где ей хорошенько вправят мозги! Где логика? Я вас спрашиваю? Логики нет! А отсутствие логики меня убивает. Как и три ножевых удара, которые я ну никак не могла нанести!
Я встала и шагнула к дверям. Там меня ждал конвой. Как особо опасную преступницу. До сегодняшнего дня я еще надеялась, что все прояснится. Что справедливость восторжествует и меня вернут обратно в мою тусклую серую жизнь. Которая была похожа на сотни тысяч таких же скучных жизней. Хотя… Моя была лучше!
Теперь я это поняла.
Как я уже упомянула, в камере нас было семеро. Женщины разного возраста, но с одинаковым выражением лица, которое можно обозначить как томление. Ведь все мы ждали хоть какой-то определенности. И все надеялись на лучшее. Как человек критической ситуации я не боялась, что подвергнусь издевательствам людей бывалых. Рыжих недаром считают опасными. Что-то такое в них есть.