По правде говоря, ему не следовало возвращаться, еще раз не переговорив с Шарон. Даже после того как он в гневе покинул ее виллу и решил больше никогда с ней не встречаться. Потом он поостыл и понял, что был не прав. Образ Шарон преследовал его, и он пришел к выводу, что не сможет стать свободным, пока не вычеркнет ее из своей памяти.
И все же он сомневался, что поступил разумно, на следующий день после того как выставил себя таким дураком. Тогда Дуглас с трудом дождался парома до Гринвуда, стремясь как можно быстрее улететь в Европу, подальше от Шарон. Им овладела идиотская мысль, что дома он легко забудет ее и вернется к прежней жизни.
Беда состояла в том, что забыть Шарон оказалось совсем не просто. Десять лет назад, когда они расстались, Дуглас чувствовал себя совершенно раздавленным. Шесть месяцев он напоминал зомби, не в состоянии был сосредоточиться или посещать занятия. У него возникли неприятности в университете, он начал принимать наркотики и вообще деградировал.
Он так никогда до конца и не узнал, что обо всем этом думали его родители, хотя отец был взбешен и грозил лишить его денежной поддержки. Но если они и догадывались о причине такого поведения Дугласа, то никогда ни о чем у него не спрашивали. Пожалуй, они полагали, что это обычный протест молодого человека против нравственных устоев общества, очень модный среди молодежи, запоздалая попытка заставить родителей изменить решение о его учебе в Кембридже.
Насколько он помнил, мать относилась к нему в это время очень сочувственно, и Дугласу отчаянно хотелось рассказать ей все. Но какой был смысл излагать правду, если Шарон сделала все, чтобы эту правду скрыть!
Кроме того, он чувствовал какое-то утешение в том, что мог разделить с матерью беспокойство о судьбе Шарон. Но та не давала о себе знать, и постепенно это начало вызывать в нем недоумение, затем гнев. Потом он смирился и успокоился.
Но он не имел ни малейшего понятия о том, что с ней в это время происходило, с горечью подумал Дуглас. Он даже тешил себя мыслью, что ее, может быть, уже нет в живых. И сейчас ему казалось, что так, вероятно, было бы для него даже менее болезненным. Встреча с Шарон только вернула страдания.
Со стоном Дуглас вскочил с кровати и высунулся в окно. Из его квартиры открывался прекрасный вид на город. Но он ничего не видел. Шел дождь, небо было затянуто тучами, что вполне соответствовало его настроению.
Что же ему делать?..
Он знал, как поступить, когда вернулся с острова, и продолжал держать в секрете все, что там обнаружил. Вначале он собирался обо всем сообщить Мэрфи, с тем чтобы того, а не его, волновали вопросы этики.
Но позже оказалось, что это не так просто, и Дуглас сделал все, чтобы сбить Ричарда Мэрфи со следа. Да, Ино когда-то жила там, сказал он ему, но теперь ее там больше нет. Женщина, с которой разговаривал Сэм, говорила правду.
Он совсем сошел с ума. Почему он вдруг стал защищать женщину, которая так обошлась с ним? Ведь он рисковал карьерой. Никакой благодарности за это от нее не дождешься! А если вскроется истина, Ричард тут же уволит его.
Но рассказывать эту историю матери было просто невыносимым делом. Она принимала так близко к сердцу все новости о Шарон. Это еще раз доказало, как она переживала ее внезапное исчезновение. Поэтому Дуглас испытывал угрызения совести, скрывая правду.
Бэтси же воспринимала все совершенно равнодушно. Она не видела никакого смысла в попытках вернуть известность бывшей кинозвезде. Хорошо, если бы Мэрфи тоже стал так думать. Тогда Дуглас перестал бы себя чувствовать лжецом.
Он позавидовал брату Брюсу, который никогда не попадал в подобные переделки. С тех пор, как ему позволили сесть на лошадь, его самым любимым делом стало скакать по полям поместья со сворой охотничьих собак. Именно таким хотел видеть отец Дугласа. Без излишних амбиций и довольным выпавшей на его долю судьбой.
Дуглас не относился иронично к увлечениям брата. Просто они были разными. И в последнее время он даже сомневался, правильно ли он выбрал для себя карьеру. Особенно с тех пор, как вернулся с Сан-Педро и обнаружил, что не лишен сочувствия к принятым другими решениям и стилю жизни.
Для Мэрфи подобное проявление «чувствительности» было непрофессионально. Босс, который когда-то был газетчиком, не считал нужным щадить чьи-либо чувства. Нельзя проявлять жалость, постоянно поучал он Дугласа. В существующем мире это чрезмерная роскошь.