— Чтобы последствия травм, полученных одной больной в результате наезда автомобиля, стали смертельными.
— Я не совсем поняла…
— Какая вам разница, одним смертельным случаем больше, одним меньше. Вы же специалист. Сделали укольчик в вену, а лекарство в шприц набрать забыли. Или капельницу поставили, а лекарство вдруг кончилось раньше времени. Добежать мол, не успели. В результате воздушная эмболия. Так, кажется, это называется? Или таблеточку не ту дали. Не беспокойтесь, пациентка ваша почти сирота, у нее только мать, да и та женщина простая, полуграмотная. Никто вас по судам таскать не будет. А люди, заинтересованные в смерти вашей пациентки, напротив, весьма влиятельны и богаты.
— Да что вы себе…
— Десять тысяч. Пятнадцать. Двадцать. Пятьдесят, в конце концов, но это последняя цена. Столько даже профессиональным убийцам не платят. Сейчас люди за гораздо меньшую сумму готовы отправить кого угодно на тот свет. И работать в этой больнице больше не надо. Ну? Договорились?
— Нет. Я никого убивать не собираюсь. Более того, я в милицию сейчас пойду.
— Не пойдете. Свидетелей нашего разговора нет, а без свидетелей никто вам не поверит. Более того, я сейчас пойду к главврачу и пожалуюсь, что вы мне нахамили. Или что вы плохо за моей родственницей ухаживаете. И вас тут же уберут, не сомневайтесь. За лечение девушки платят большие деньги, она здесь не на общественных началах находится. Не в ваших интересах со мной ссориться, милая. А вот договориться…
— Я догадываюсь, какую девушку вы имеете в виду. Так вот: если она умрет в нашей больнице, я все-таки пойду в милицию. Хотите, жалуйтесь на меня после этого, хотите, нет, но я скажу, что вы пытались подкупить меня, а может, и не только меня. Милиция разберется. Опаздываю я, всего хорошего.
Девушка даже раскраснелась от волнения, произнося эту речь. В душе у нее все звенело: «Какой благородный поступок!» Потом, конечно, она не раз будет вспоминать, что могла бы заработать одним махом пятьдесят тысяч долларов, деньги огромные для нее, такое бы и приснилось — не поверила. Сколько бы можно было сделать на эти деньги! И квартирный вопрос, наконец, решить, и участок земли купить, и домик на нем построить. Если все экономно рассчитать… Ах! На всю жизнь хватило бы!
И муж, которому, промучившись ночь, все-таки выложит правду, скажет то же самое, что и хорошо одетая дама, предложившая деньги за убийство юной родственницы:
— Вот дура! Бывают же такие!
Но, оказываются, бывают.
В больнице
Майя очнулась от глубокого сна уже поздно ночью. Сначала она долго не могла понять, где находится, почему на груди тугая повязка, почему болит голова. Возле ее кровати в глубоком мягком кресле дремала незнакомая русоволосая девушка. Лицо у девушки было простенькое, некрасивое, нос длинноват, губы тонкие, подбородок с глубокой ямочкой.
— Эй! — негромко окликнула ее Майя.
— Да? Что? — вздрогнула девушка и открыла глаза.
— Ты кто?
— Я? Я Настя. Племянница Нелли Робертовны.
— А кто такая Нелли Робертовна?
Девушка, назвавшаяся Настей, взглянула на Майю с откровенным интересом.
— А у тебя что, амнезия? Как в кино, да? Смешно!
— Амнезия? Нет, не думаю. Но я не помню никакой Нелли Робертовны.
— Надо же! Конечно, не помнишь, потому что вы никогда не виделись. Это жена, то есть, бывшая жена, то есть, теперь вдова… Тьфу ты! Запуталась совсем! В нашей семье все так сложно! Ну, в общем, тетя Нелли была замужем за твоим отцом.
— За моим…
И тут Майя вспомнила все, а главное, вспомнила весь ужас своего положения. У нее украли все деньги и все документы, а чтобы находиться здесь, в московской больнице, в отдельной палате, средства нужны немалые. Не из благотворительности же ее, подобрав на улице, привезли сюда и создали такие условия! Сколько людей страдает от несчастных случаев, но повезло почему-то именно ей, Майе! Вон здесь как красиво! Не то что в их городской больнице, где Майе два года назад удаляли аппендицит. Там был единственный на все три этажа телевизор в холле и тот черно-белый. А здесь, в ее палате, хороший цветной. И мебель хорошая, дома у них такой нет.
Дома… Как теперь показаться матери на глаза? Она вздохнет тяжело и скажет: «Эх ты, Маруся, сиди уж ты отныне дома!» И все. Больше никогда никуда не пустит. На следующий год придется поступать в областной педагогический институт, и прощай Москва, прощай мечта. А экзамены в театральное училище? В таком состоянии никакие экзамены она сдавать не может. Господи, скоро же прослушивание начинается!