Взлетает на второй этаж, парни следом. Становятся справа и слева от входной двери. Он один перед глазком, несколько раз давит на кнопку электрического звонка, мысленно прикидывая соотношение сил. Свистунов бывший боксер, но не в форме. Капитана выключает сам, парни занимаются женщиной. Не откроют дверь — ломать.
Он звонит еще раз. За дверью тихо.
— Ломать? — переглядываются парни.
— Потихоньку вскрываем. Илья, займись.
— Есть.
Тот склоняется над замком. Через пять минут дверь открыта, они входят в квартиру. Тишина. Он мгновенно оценивает обстановку: пусто. Все окна закрыты, еле уловимо пахнет гарью. Он идет на кухню: в раковине плохо отмытая сковорода. Берет ее в руки, тянет носом:
— Они здесь ночевали.
— В комнате бардак, — заглядывает в кухню Илья. — Из шкафа забрали вещи. Некоторые вешалки пусты.
— Куда же он ее увез? — спрашивает Игорь из прихожей.
— Я думаю, в деревню. Едем в Первомайское.
Свистунов не может знать о салоне красоты в центре Москвы. Он не может знать о склянке с «эфиром». На полу в сауне ничего не было. Его парни ничего не нашли, никаких следов, а капитан вообще приехал к шапочному разбору. Женщину забрал из больницы и увез в деревню. Потому что у них любовь.
— В Первомайское, — повторяет он, первым садясь в машину. — Никуда не денутся.
— Стрельба будет? — деловито спрашивает Илья и бросает в рот жевательную резинку.
— Вряд ли. Хотя… Черт его знает! Я уже понял: от капитана Свистунова всего можно ожидать. Приготовьтесь.
— Есть.
Он морщится и смотрит па часы. Полдень. В коттеджном поселке, где находится дом Алексея Петровича Ладошкина, началась операция. А у него прокол. Вчера надо было это сделать. Вчера. Но кто ж знал, что капитан такой проворный? И вообще: за каким чертом ему «Стикс»?
В это же время
Проклятые пробки! Только к полудню добрались до места! Час на трассе и два по московским пробкам. Это еще по-божески, потому что лето, многие разъехались. Бывает и хуже. Три часа ушло на дорогу, а ведь Петя Зайцев — проворный гражданин. Где он сейчас? Где бы ни был Петр Иванович, они уже здесь, на месте. Будем надеяться, что первые. Лицо у женщины, сидящей справа, зеленого оттенка. Но — терпит.
— Все. Приехали, — наигранно весело говорит он.
— Что мы здесь делаем? — безразлично спрашивает она.
— Нам надо забрать одну вещь. После этого я тебя покормлю.
— Я не хочу есть, — морщится она.
— А что хочешь?
— Пить.
— Пошли. Я по дороге куплю тебе воды. Или сок?
— Воды.
Они выходят из машины. Он оглядывается по сторонам, прислушиваясь к своим ощущениям. Вроде бы ничего подозрительного. Все спокойно. А вдруг человека, которому она оставила на хранение бумаги, в салоне сейчас нет? Тогда не повезло. Он ничего не может сделать. Потому что не знает даже, кто этот человек? Как выглядит? Мужчина, женщина? Остается полагаться на Его величество счастливый случай.
— Место знакомое? — спрашивает у своей спутницы.
— Нет.
— Ты уверена?
— Я сейчас ни в чем не уверена! — раздражается она. — Отстань! И вообще: я умираю от жажды! Мужчины — эгоисты! Если бы ты хоть один день побыл беременным, ты бы понял, что это такое!
— Спасибо, не надо. Хотя… Если бы я хоть один день побыл беременным, заработал бы на этом кучу денег. Феноменальный случай, науке неизвестный. Как бы это организовать, а?
— Дурак! — сверкает глазами она. — Дай мне пить!
В киоске «Мороженое» он покупает бутылочку минеральной воды без газа, свинчивает пробку и протягивает женщине. Она с благодарностью берет бутылочку:
— Спасибо.
— Как себя чувствуешь?
— Уже лучше. Но здесь так душно! Дышать нечем! — жалуется она.
— Потерпи немного. Это быстро. Ну пошли?
Они подходят к дверям, над которыми красуется яркая вывеска с витиеватыми буквами: «Салон красоты». Поднимаются по ступенькам. Он первым берется за ручку и открывает тяжелую дверь. Нежно зенит колокольчик.
— Что я должна делать? — спрашивает она.
— Ничего. Абсолютно ничего. Молчи и улыбайся. Говорить буду я.
В холле умеренно прохладно, работает кондиционер. Пахнет кофе. Ему не по себе, здесь слишком уж дорого, не для простых смертных. Хотя в интерьере салона нет ни одного яркого пятна, тона приглушенные, линии прямые и четкие. Но он явственно чувствует этот запах: запах больших денег. И невольно ежится. Вот Ванька Мукаев, тот везде был своим. За наглость и броскую мужскую красоту ему все прощали. Тот бы вытащил из этих баб все, что они знают. Мигом бы раскрутил. А он…