14
Марис неуверенно хмыкнула.
— Я… я не думаю, чтобы Рурку захотелось ударить Лесли.
— Разве не ты предложила мне развить любовную тему?
— Да, я, но…
— Тогда слушай дальше. Они поцеловались, а дальше все покатилось по накатанной колее. Рурк расстегнул ее куртку и блузку и прижался к ее груди. «Бархатно-мягкой, теплой, душистой женской коже», как у меня написано. Впрочем, развивать так развивать — над этой сценой я еще поработаю, — сказал Паркер, делая в рукописи какую-то пометку.
— «Рурк ласкал ее груди. Впервые за время их знакомства он использовал губы и язык, и Лесли поняла, что такое настоящее наслаждение и какие приятные возможности открываются перед мужчиной и женщиной, если они не боятся их исследовать»…
Марис почувствовала, что ее сердце забилось чаше.
— «Ее запах… Ее теплое дыхание. Привкус ее кожи на языке. И все это после долгого, трудного дня, до краев наполненного разочарованиями и тревогами… Одними объятиями и поцелуями этой проблемы было не решить, поэтому Рурк расстегнул джинсы и направил руку Лесли туда, где — как ему казалось — сконцентрировалось напряжение целого дня…» Мягко говоря, — пояснил Паркер, подняв глаза на Марис, — Лесли завела его с помощью «пусковой рукоятки».
— Это называется «мягко говоря»? — Голос Марис неожиданно прозвучал хрипло, и Паркер удивленно приподнял бровь.
— Да, особенно по сравнению с известными мне вариантами.
— Ну, хорошо, продолжай.
— Рурк сказал Лесли, что любит ее.
— Он действительно имел это в виду?
— В тот момент он верил в это всей душой и всем сердцем. "А также своей «пусковой рукояткой», — хотела сказать Марис, но, увидев серьезное лицо Паркера, сдержалась.
— Так, — сказала она. — И как отреагировала на это признание Лесли?
Паркер нахмурился.
— Эта, так сказать, «ручная работа» оказалась прощальным подарком Лесли. Она его бросила.
— То есть ушла от него? Прямо там?
— Да.
— И она поступила так по причинам, о которых ты писал в первом варианте?
— Верно.
— В таком случае, — задумчиво проговорила Марис, — Лесли не просто умна. Она по-настоящему добра и милосердна. Как ни больно ей было… поступать подобным образом, она все же сделала то, что считала необходимым для обоих, в особенности — для Рурка. В эти минуты она думает не о себе, а о нем, о его карьере.
— Не исключено, — кивнул Паркер. — Но должен сказать откровенно: мужчина, который только что кончил, чувствует себя не очень приятно, когда женщина вдруг встает и уходит. Это все равно что пощечина, даже хуже…
— Может быть. Я как-то не думала…
— Я тебя не обманываю. — Паркер со знающим видом кивнул. — Спроси любого мужика.
— Лучше я поверю тебе на слово.
— С точки зрения Рурка, Лесли поступила, как последняя дрянь. Он не нуждается ни в ее милосердии, ни в жалости. Да кем она себя вообразила — Матерью Терезой? Короче говоря, он обиделся и разозлился…
Марис хотела возразить, но Паркер жестом остановил ее:
— Во всяком случае — сначала. — Он взял в руки оставшиеся страницы. — Читать?
— Да, конечно.
— "Скверно начавшийся день закончился сущим кошмаром. Рурку хотелось напиться до полного беспамятства, но, поразмыслив, он понял, что это ничего не даст. Сегодняшние потери и разочарования не исчезнут и даже не забудутся — они будут подстерегать его завтра утром, когда он проснется, а с похмелья ему будет еще труднее с ними справиться.
К тому же, подумал Рурк, никакого права напиваться у него нег. Настоящий мужчина пьет только от большой радости или с большого горя. А какое горе у него? Если бы свалившиеся на него несчастья были обусловлены поворотом Судьбы или Провидения, тогда, пожалуй, он бы еще мог оплакивать свой горький жребий, но рыдать за бутылкой над собственными ошибками?..
Да, как бы ни хотелось ему возложить всю ответственность за происшедшее на Лесли, на Тодда, на профессора Хедли, в глубине души Рурк знал — основная, если не вся вина лежит на нем. Он давно понял, что Лесли умна и разбирается в жизни куда лучше его. Кроме того, она была честна — отказать ей в этом Рурк не мог, хотя ее честность и прямота часто причиняли ему боль.
Ах, Лесли, Лесли… Их желания, их мечты оказались слишком разными, чтобы они могли быть счастливы вдвоем. И никакого будущего у них не было и быть не могло. Уже сейчас их цели и стремления противоречили друг другу; в будущем же они начнут то и дело сталкиваться, высекая искры, пока чья-нибудь жизнь не окажется разбита вдребезги. Расставание было неизбежно, вопрос заключался лишь в том, как много глубоких ран они успеют нанести один другому прежде, чем это произойдет.