Особенно,... 
128 
Вером-Паньге удовлетворенно усмехнулся, догадавшись о их мыслях. Он внимательно переводил взгляд с вождя на вождя. Айюки – невысокий, коренастый, на первый взгляд кажется туповатым, но на самом деле отнюдь не дурак. Тоньголе – еще ниже, тощий, с выпученными глазами, очень злобный и вспыльчивый. Лщаледа – огромного роста, толстопузый и безмозглый, но зато лучший воин всего Ингара.
– Помощь твоя нужна Ингару, – повторил Айюки. – Договорились мы с серокожими знахарями из-за моря вместе воевать с южанцами, но не доверяю я этим чужакам – чувствую, обмануть хотят племена, злобу таят в карманах. Нужна нам мудрость Вером-Паньге, чтоб вовремя раскусить все хитрости, не поддаться на уловки серокожих.
– Кха. Так, да? – усмехнулся старик. – А что, мало знахарей других в ваших холомо? Что с Пасть-Арьха?
– Убили его, – мрачно отозвался Айюки.
– Жаль, жаль. А Темьба-Ворен?
– И его тоже убили.
– Но это уже не мы! – торопливо добавил Лщаледа.
– Жаль, жаль, совсем нехорошо… – мрачно покачал головой Вером-Паньге.
Старик недовольно закачал седой головой, отвернул угол циновки, открыл люк, свесился в погреб и достал несколько кусков квашеного мяса. Моржатина. Ингарцы режут добытого моржа на огромные куски в половину человеческого веса, крупные кости удаляют, сворачивают кусок так, чтобы со всех сторон на поверхности была только шкура, и зашивают. Полученный «мясной тюк» помещают осенью в глубокий погреб, выложенный камнем и очищенный от земли. За зиму мясо заквашивается, как капуста, и в начале весны его уже можно есть. Хранится в таком виде оно очень долго – Вером-Паньге уже целых два месяца питался только копченой рыбой и квашеной моржатиной.
Впрочем, еще раньше в его рационе вообще была одна только рыба.
– Нехорошее мясо, не сварено, – проворчал Тоньголе.
– Я больше люблю сырое, – холодно улыбнулся Вером-Паньге. – Как твоя жена, Айюки, здорова?
– Да, хорошо все, да овеют добрые ветры твои ноги, – смущенно пробормотал вождь вождей.
Прошлым летом старый знахарь исцелил его молодую жену – ни один знахарь не брался, все говорили, что бедная Мальдах умрет. А Вером-Паньге взялся, изгнал злых духов и даже лица красавице не попортил – а ведь часто после такой хвори у больного выпадают зубы или отваливается нос.
Именно поэтому Айюки чувствовал себя сейчас так неловко.
– Все хорошо, в тягости она, нового хорошего воина носит, – сухо ответил Айюки.
– Воина? А откуда знаешь, что то будет мальчик?
– Чужеземный знахарь сказал.
– Серокожий? – насторожился Вером-Паньге.
– Да.
– И вы верите словам серокожего знахаря?
– Нет. Потому и просим тебя вернуться в племя, помочь людям Айюки своей мудростью.
– Помочь, кха? – ехидно прищурился Вером-Паньге. – Помощь тебе, Айюки?
– Рыбы и шкурок мы не пожалеем.
– Кха, думаешь, мне нужны только шкурки? Нет, Айюки, не прав ты.
– Так что же тебе нужно?
– Правда.
Вожди недоуменно нахмурились. Вером-Паньге ухмыльнулся беззубым ртом, продемонстрировав окостеневшие десны, уже много лет успешно заменяющие ему зубы, проглотил последний кусок рыбы и неторопливо поднялся на ноги. Три пары глаз уставились на старого знахаря, не понимая, что он собирается делать.
– Погадаю я вам сегодня, – объявил Вером-Паньге. – Бесплатно погадаю, просто так.
Он отдернул шкуру, прикрывающую костяной сундук, буквально веющий волшебством, и осторожно поднял тяжелую крышку. Вожди зачарованно следили за его действиями – о искусстве предсказания Вером-Паньге ходили настоящие легенды.
Старик разложил на циновке горсть разнообразных предметов и хитро усмехнулся, глядя на вытянувшиеся лица гостей.
– Устроим большое гадание, кха? – вопросительно кашлянул он, беря в руки горсть ровных гладких шариков, выточенных из мамонтовой кости.
Вером-Паньге работал довольно долго. Сначала он раскладывал по кучкам костяшки, проводя с ними какие-то непонятные манипуляции – то выстраивал их линиями, то вновь ссыпал в общую кучу. При этом он не произносил ни слова.
Результат его не удовлетворил. Более того – ужасно огорчил. С помрачневшим лицом знахарь вынул из сундука клетку с живым леммингом и проткнул зверька длинной костяной иглой. Грызун еле слышно пискнул и затих. Старик невозмутимо выпотрошил трупик костяным же ножом, буквально вывернув его наизнанку. Костлявые пальцы очень долго копались во внутренностях, но в слезящихся старческих глазах все сильнее отражалось разочарование. Окончив копошиться в трупике, он разорвал его на части и бросил в печь. Дым пошел густой и темный, без единого острого конца. Очень плохое предзнаменование. Гадание по жертвенному животному окончилось полной неудачей.
128 
