Я сгреб его в охапку и побежал.
3
Таща Дамона за собой, я несся по лесу, перепрыгивая упавшие ветки и камни. Перемахнув через металлические ворота кладбища по пояс высотой, я обернулся, чтобы убедиться, что Дамон все еще следует за мной. Мы бежали по лесу. Звуки выстрелов походили на фейерверки, крики горожан — на звон битого стекла, их тяжелое дыхание — на низкие раскаты грома. Я слышал даже топот преследовавшей меня толпы, и то, как дрожала земля от каждого их шага. Я проклинал Дамона за упрямство. Если бы он не отказался от еды, то обрел бы полную силу, и наша скорость и ловкость позволили бы нам скрыться от преследователей.
А пока мы бежали сквозь заросли, вспугивая белок и мышей, и ток их крови ускорялся из-за близости хищников. На дальнем конце кладбища послышались ржание и лошадиный храп.
— Давай, — я рывком поднял Дамона на ноги, — мы должны двигаться.
Я слышал удары сердца, чувствовал запах железа и дрожь земли. Я знал, что толпа боялась меня больше, чем я ее, но, тем не менее, выстрелы пугали меня и заставляли рваться вперед. Из-за слабости Дамона мне приходилось почти тащить его на себе.
Раздался треск выстрела — намного ближе. Тело Дамона напряглось.
— Демоны! — Голос Джонатана Гилберта прорезал лес. Еще одна пуля просвистела рядом, задев мое плечо. Дамон обвис у меня на руках.
— Дамон! — Имя вышло таким похожим на «демон», что мне стало страшно. — Братишка!
Я потряс его, а потом снова потащил туда, где были лошади. Но, хоть я и только что поел, мои силы были небеспредельны, и звуки погони слышались ближе и ближе.
Наконец мы добрались до конца кладбища. Там к железным столбикам ограды было привязано несколько лошадей. Они били копытами и натягивали тугие привязи, выгибая шеи. Среди них была угольно-черная кобыла — моя старая лошадь Мезанотт. Завороженный, я уставился на нее. У кого же хватило смелости ее оседлать? Всего несколько дней назад я был единственным наездником, которому она доверяла.
Снова послышался топот. Я оторвал взгляд от лошади — сейчас не время для сантиментов — и вытащил из-за голенища принадлежавший отцу старый охотничий нож. Это была единственная вещь, которую я прихватил во время последнего посещения Веритас, нашего семейного поместья. Отец всегда носил нож с собой, хотя мне и не приходилось видеть, чтобы он им пользовался. Он не привык работать руками. Но в моих глазах нож воплощал силу и власть, присущие моему отцу.
Я провел лезвием по привязи Мезанотт, но на веревке не осталось ни малейшего следа. Посмотрев вниз, я впервые как следует разглядел этот нож: отполированный до парадного блеска тупой клинок, не способный разрезать даже шпагат. «В самый раз для отца», — с отвращением подумал я, швыряя нож на землю и хватая веревку голыми руками. Шаги становились все ближе, и я испуганно оглянулся. Хорошо было бы отвязать всех лошадей, чтобы Джонатан и его люди не смогли ими воспользоваться, но на это просто не оставалось времени.
— Здравствуй, девочка. — Я погладил Мезанотт по изящной шее. Она нервно била копытом, и сердце у нее колотилось. — Это я. — Я рывком сел в седло. Она попятилась; неудивительно, что я сильно ударил ее каблуками. Готов поклясться, я слышал треск ломающегося ребра. Она мгновенно сдалась, и я направил ее к Дамону. — Ну!
В глазах Дамона промелькнуло сомнение, но он ухватился за широкую спину Мезанотт и вздернул себя в седло. Не знаю, был ли это страх или инстинкт, но его готовность бежать подарила мне надежду, что нам все-таки не придется умирать.
— Убить их! — Кто-то швырнул в нас горящим факелом, описавшим дугу и ударившимся о траву у копыт Мезанотт. Трава тут же загорелась, и Мезанотт шарахнулась в другой конец карьера. Послышался стук копыт — это преследователи оседлали других лошадей и теперь висели у нас на хвосте.
Раздался ружейный выстрел, а за ним звон тетивы. Коротко заржав, Мезанотт взвилась на дыбы. Дамон чуть не упал, но успел вцепиться в лошадиную шею, а я дернул за кожаные ремни, пытаясь нас удержать. Всего через несколько шагов лошадь снова встала на все четыре ноги. Когда Дамон выпрямился, я увидел тонкую деревянную стрелу, торчавшую из лошадиного бедра. Это было умно. На таком расстоянии шанс ранить лошадь гораздо выше, чем шанс поразить одного из нас в сердце.
Низко пригнувшись, мы галопом неслись под нависающими ветвями. Мезанотт была сильной лошадью, но она берегла левую ногу, куда вошла стрела.