159 
Пациент вспомнил, что в детстве на качелях каменел, как только возникали ощущения в области диафрагмы. С этого времени появилось мышечное состояние, которое характеризовалось неритмичностью и отсутствием координации, а также неловкостью. Возможно, музыкальный теоретик обратил бы внимание на полную немузыкальность пациента, которая, однако, имела определенную историю. Что касается отсутствия контакта и мышечного панциря, анализ выявил, что данный дефект возник из-за защиты от вегетативного возбуждения. Пациент вспомнил, что его мать, когда он был маленьким, пела ему сентиментальные песни, которые очень возбуждали его, вызывая напряжение и двигательное беспокойство. Когда же в результате фрустрации он вытеснил либидинальное влечение к матери, его музыкальность постигла такая же участь. Произошло это не только потому, что переживания, связанные с музыкой, составляли интегральную часть отношений с матерью, но и потому, что он не мог выдержать вегетативного возбуждения, возникающего от песен, а также возбуждения, испытываемого во время детской мастурбации и служившего причиной сильной тревоги.
В сновидениях сопротивление пациента против неприкрытого бессознательного материала часто представлялось в виде страха, например, падения в подвал или пропасть. Такая связь не подлежит сомнению, но ее не так-то просто объяснить. Почему, например, бессознательное ассоциировалось с глубиной, а страх бессознательного со страхом падения? Задача решалась следующим образом: бессознательное представляло собой резервуар вытесненного вегетативного возбуждения, то есть возбуждения, которое не получало разрядки. Здоровый индивид переживает это как сексуальное возбуждение и удовлетворение; люди, сдерживающие вегетативную подвижность, переживают его как неприятные ощущения тревоги или давления в области солнечного сплетения. Эти ощущения очень похожи на те, что возникают при испуге, резком спуске в лифте или на американских горках, а также на ощущения сжатия в области гениталий, возникающие, когда стоишь над обрывом и смотришь вниз. В таких ситуациях вместе с мыслью о падении возникают ощущения сжатия гениталий. Таким образом, при возникновении мысли об угрожающей опасности организм ведет себя так, будто она реально существует, и происходит уход в себя. Поскольку при испуге возбуждение и телесная жидкость уходят к центру организма, а в случае настоящего падения этот процесс имеет место в качестве автоматической реакции организма, становится ясно, что мысль о глубине и падении должна быть идентична ощущениям центрального возбуждения в организме. Это позволяет нам понять обычно ускользающий от внимания факт, что многие люди переживают качание на качелях или катание на американских горках со смесью страха и удовольствия. Согласно сексуально-экономической концепции тревога и удовольствие есть не что иное, как все то же вегетативное возбуждение, протекающее в противоположных направлениях. Вернемся к нашему пациенту. Его страх бессознательного действительно был объективно идентичен страху глубины. Теперь его поверхностность становилась сексуально-экономически понятна как активная установка, сформированная для того, чтобы избежать вегетативного возбуждения, порожденного как тревогой, так и удовольствием, но, поскольку последнее сопровождалось тревогой, оно вызывало неудовольствие.
Оставалось неясно, какова же связь между мышечной ригидностью и характерологической поверхностностью и бесконтактностью. Можно сказать, что мышечный панцирь исполнял в физиологическом поведении ту же самую функцию, что и бесконтактность и поверхностность в характерологическом и психическом поведении. Поскольку сексуально-экономическое представление о базовых отношениях между физиологическим и психическим аппаратами включает не только отношения общей взаимосвязи, но и отношения функциональной идентичности с одновременным существованием противоположностей, возникает следующий вопрос: идентична ли с функциональной точки зрения мышечная ригидность с характерным панцирем, бесконтактностью, блокированием аффекта и т. д. Антитетичные взаимоотноше-ния ясны: физиологическое поведение детерминирует поведение психическое и наоборот. Но это менее важно для понимания психосоматических связей, чем их функциональная идентичность.
Я приведу еще один клинический пример, чтобы показать, как вегетативная энергия может освободиться от психического и мышечного панциря. Пациента характеризовала интенсивная фаллически-нарциссическая защита от гомосексуальных импульсов. Этот основной психический конфликт выражался в соматической ригидности и агрессии компенсаторного свойства. Было чрезвычайно трудно добиться осознания этого конфликта, так как он яростно боролся против прорыва и осознания своих гомосексуальных склонностей. Когда прорыв все же произошел, у пациента, к моему изумлению, случился вегетативный шок. Однажды он пришел на встречу со мной с одеревеневшей шеей, ужасной головной болью, расширенными зрачками, покрасневшими глазами, бледной кожей, в совершенно угнетенном состоянии. Когда он двигал головой, давление в ней ослабевало, а когда нет — усиливалось. Картину симпатикото-нии дополняли тошнота и рвота. Пациент вскоре вышел из этого состояния. Этот случай подтвердил мою концепцию взаимоотношений между характером, сексуальным застоем и вегетативным возбуждением. Здесь просматривалась проблема шизофрении. Связь между вегетативным и характерологическим, столь удивительная при психозе, может однажды получить разъяснение с помощью названных выше понятий. Новое здесь заключается не в связи между психическим аппаратом и вегетативной системой, не в их функциональном взаимодействии, а в том что:
159 
