Он замолчал, подняв на Агнессу неожиданно потемневший взгляд, и она тоже молчала. На мгновение словно мелькнуло что-то разделившее их, но потом исчезло: разрез затянулся почти без шва.
— Скажи что-нибудь, — попросил он, отыскав в складках платья ее руку. — Не молчи.
— Я отдаю должное твоей откровенности, Джек. — Голос ее слегка дрожал.
— Это конец? — спросил он, наклоняясь к ней. Агнесса покачала головой.
— Нет!
— Я не хотел тебе рассказывать, но потом подумал: все равно когда-то узнаешь, а если решишь не встречаться со мной сейчас, то так будет лучше. Я даже не бедняк, я мальчишка со свалки! — При этих словах он улыбнулся своей замечательной, пленившей Агнессу улыбкой, — Я ниже всех и хуже всех, и ничего-ничего не стою!
Агнесса не могла понять, то ли он высказывает свое мнение, то ли повторяет чужие слова, то ли стремится предварить ее реакцию… Но, похоже, это было еще что-то…
— Но ведь ты теперь совсем не тот, что раньше, — сказала она. — Разве человек виновен в том, где и как он появился на свет? Главное, что из него получилось потом…
— Конечно, не тот, — охотно подтвердил Джек и вновь выжидающе уставился на нее.
— Ты меня… любишь? — прошептала Агнесса, чувствуя настороженность, в этот миг пронизывающую все его существо.
— Люблю ли я тебя?! Девочка…— он обнял ее, она не отстранилась, и их руки сплелись. — Да разве могу я тебя не любить! Это ты должна ответить мне, любишь ли и будем ли мы встречаться дальше.
Она кивнула.
— Да?
— Да, Джекки.
Джек поцеловал Агнессу с нежностью; нежности в его поцелуях всегда было много больше, чем страсти, которую он до времени таил в себе. Что-то подсказывало ему поступать так, и наивная неопытная девочка даже не подозревала, какое всепожирающее пламя могла она зажечь в этом заворожившем ее человеке, пламя страсти в соединении с любовью — прекрасный и дикий союз, способный как спасти, так и погубить… Она мечтала лишь о родстве душ, и, как ни поразил ее сегодняшний откровенный рассказ, на многое надеялась и вовсе не собиралась сходить с однажды выбранного пути. Если даже Джек чего-то не знает, она поможет ему, не страшно! Зато он любит ее и будет любить как никто другой!
Он держал ее в объятиях, от сердца к сердцу шли невидимые токи, и так, как Джеку, она не доверяла тогда никому.
— Пожалуйста, Джекки, не говори больше, что не стоишь ничего, что ты никто и ничто, — тихо попросила она. — Позволь мне судить об этом по-своему.
— Это была шутка, — с улыбкой ответил он, — я и сам так не думаю. К тому же у меня есть кое-какие доказательства того, что это не так, верно?
Она молча склонила голову ему на плечо,
— Ты совсем особенная, — Глаза Агнессы сверкнули. — Хочется любить тебя, заботиться, защищать.
Ему поправилось мнение Агнессы, тем более что оно совпадало с его собственным; другие люди чаще внушали ему, что человек становится тем, кем становится, именно в зависимости от своего происхождения.
— Защищать меня? — улыбнулась Агнесса. — Конечно, ведь ты такой сильный!
— Вовсе нет, — возразил он, — особо сильным я себя никогда не считал. Хотя с тобой… Да, с тобой, Агнесса, я, пожалуй, чувствую себя сильным, хотя и знаю, что ты во многом сильнее меня.
— В чем? — удивилась девушка.
— Я вряд ли смогу объяснить. Скажу только, что твоя сила, пожалуй, не в теле.
— В душе?
— Может быть. Расскажи о себе, Агнес. Где ты родилась? Здесь?
— Нет. Моя мать купила особняк несколько лет назад, но я впервые в Калифорнии.
— А раньше где жила?
— Меня отдали маленькой в пансион, там я и воспитывалась. Еще месяц назад я носила одежду пансионерки.
Джек виновато улыбнулся.
— Что это — пансион? И как там воспитывают? Расскажи, Агнес!
Она рассказала ему о своем детстве и была удивлена интересом Джека тем больше, что самой ей эта история не представлялась занимательной. Когда речь зашла об Аманде, Агнесса заговорила, запинаясь, с трудом подыскивая слова для определения рода занятий матери. Она самоотверженно выложила всю правду, но Джек, судя по всему, не нашел в поступках миссис Митчелл ничего предосудительного и на сей раз никаких вопросов не задал. Его больше волнозало другое.
— Так твоя мать не догадывается о наших встречах? — Ну да, конечно…
— Не только мать, — сказала Агнесса, — даже Терри.
— Что же ты говоришь, когда уходишь из дома?
Девушка наклонила голову — с волос ее слетели на колени стебельки синеватых цветов, некоторые запутались в полуразвившихся локонах. Пальцы Агнессы перебирали тонкие травинки. Десять лет ей внушали мысли о порочности лжи, учили быть послушной, скромной и кроткой. Десять лет! Агнесса вздохнула и тут же резким движением головы откинула волосы назад, освобождая лицо. Но ведь она ничего плохого не делает! И ведет себя скромно, хотя не вполне благоразумно, конечно, и…