— Его Тёмный Охотник… — Некромант замялся, видимо решая, стоит ли посвящать Миклоша в тонкости магии кадаверциан. — В общем, он передал, где находится мэтр и что ему нужна помощь.
— Не знал, что вы используете этих тварей в качестве почтовых голубей.
Некромант с досадой взглянул на собеседника:
— Мы не используем. Но Крис сумел установить со своим очень прочную связь. Так что теперь его Охотник… — Вивиан запнулся и решительно тряхнул головой. — Впрочем, это неважно. Нам нужна помощь.
— И при чем тут я?
— Это мир Нахтцеррет, — терпеливо повторил Вивиан.
— Верно. Но все равно не улавливаю связи. — Миклош продолжал корчить из себя идиота.
— Босхет передал моему учителю ваши слова о долге перед ним…
— Я готов сделать многое, — перебил его нахттотер, ничуть не кривя душой. — Но чего я не собираюсь делать, так это лезть в Сады Боли, мальчик. С легкостью согласиться сунуться туда могут только сумасшедшие. Этот мир не подчиняется никому! Даже клану Нахтцеррет. Кстати, с тем же успехом в него могут отправиться и ваши колдуны.
— Если потребуется — я пойду, — сухо заметил ученик некроманта.
Бальза отстраненно подумал о том, как жаль, что Флора умерла столь не вовремя. Девчонка любила власть, но из-за дурацкой игры Амира вляпалась в противостояние с Фелицией, и теперь в этом прекрасном теле суждено жить наивному дураку, который даже не понимает, о чем просит.
— Ну, тогда составь завещание. — Бальзе начал надоедать разговор. — Ты не продержишься и пяти минут.
— Я практически не сомневался, что Нахтцеррет не умеет держать слово, — с презрением сказал Вивиан, вставая с кресла.
— Не тебе читать мне мораль, щенок! — отчеканил Миклош и приказал: — Сядь!
Но, увидев, что кадаверциан не подчиняется, сбавил тон:
— Сядь. Я еще ничего не решил. Мне следует подумать.
Вивиан поколебался и вновь опустился в кресло. Нахттотер тяжело вздохнул, достал Жало, заметил, как напрягся колдун, и начал править карандаш.
Чик. Чик. Чик.
Добившись идеальной остроты, рыцарь ночи провел на белоснежном листе волнистую линию. Кристоф идиот, раз дал себя упечь. Это неоспоримо.
Но и Основатель хорош — не убил колдуна, а отправил в ссылку без обратного билета. Впрочем, послать кровного брата в Сады Боли равносильно убийству. Только очень медленному и мучительному.
Какие выгоды клану и самому Миклошу в том, что колдун вернется?
Кадаверциан — это тот, вокруг кого могут сплотиться остальные. Он силен. Без мастера Смерти справиться со всем случившимся в Столице будет гораздо сложнее. Кроме того, его возвращением можно будет позлить нового Дарэла. Возможно, Основатель разозлится настолько, что прибьет Хранью… А даже если и нет, тот, кто сумел провести Витдикту — ценный союзник.
Заслуживает ли это неоправданно высокого риска? Вполне. К тому же когда еще у Миклоша появится такая возможность — стать спасителем благородного рыцаря? Очень романтичный подвиг. Ха-ха.
— Хорошо. Будем считать, что я согласен, но есть условия… — произнес господин Бальза, заштриховывая часть рисунка.
Вивиан пошевелился в кресле и осторожно, стараясь не спугнуть удачу, произнес:
— Я вряд ли уполномочен вести дипломатические переговоры и обещать что-то клану Нахтцеррет.
— Я делаю это не ради выгоды! — оскорбился господин Бальза, даже не оторвавшись от работы — царапанья карандашом по бумаге. — «Honi soit qui mal у pense!»[1] Одному в Садах Боли делать нечего, молодой человек.
— Я уже сказал, что готов идти, — тут же решительно заявил проситель.
Бальза желчно усмехнулся:
— Ну, во-первых, ты не знаешь, на что соглашаешься. А во-вторых… Я тебя с собой не возьму.
— Почему? — возмутился тот.
— Потому что ты женщина.
Миклош поднял глаза, увидел, как окаменело лицо Вивиана, и мило улыбнулся:
— Это не издевательство, мой друг. Мне, право, все равно, что за суть наполняет эту прекрасную даханаварскую оболочку, но тело есть тело. А женщинам в Сады Боли ходу нет. Так что мне потребуется иная кандидатура. Кто-нибудь еще из клана Смерти желает составить мне компанию?
Вивиан не колеблясь ответил:
— Любой из нас.
— Я бы предпочел Аду. Или Дону, — проворчал Миклош нахохлившись. — Но, к сожалению, придется довольствоваться худшим.
Эти слова не понравились ученику Кристофа, он нахмурился, однако вновь промолчал.