– Если она так решила, не надо ей мешать. Ты разузнай, где этот монастырь, пойди и растолкуй все святошам. Пусть повременят, не отдают ребенка в чужие руки. Ну, – спросил он жену, – я все объяснил тебе, мать? Или ты намерена морить меня голодом до самого утра?
Дезире отвернулась, пряча улыбку, и принялась быстро и ловко собирать на стол.
Элиана родила ребенка в июле 1804 года, и это были первые тяжелые роды в ее жизни, так что даже пришлось прибегнуть к помощи врача, который, после того, как все закончилось, сказал ей: «Не знаю, огорчит ли вас это, мадам, но боюсь, больше у вас не будет детей».
Однако Элиана чувствовала себя настолько измученной, что была просто не в силах обдумывать сказанное. Перед тем, как провалиться в тяжелый сон, она попросила Дезире позаботиться о детях, а также найти кормилицу для новорожденного, ибо на сей раз у нее не оказалось ни капли молока. Возможно, причиной послужило состояние, в котором женщина пребывала во время беременности, когда она то впадала в тупое отчаяние, то находилась на грани истерики. Впрочем, Элиана вряд ли пожелала бы кормить этого ребенка; едва справившись о том, все ли в порядке, она велела его унести, и Дезире беспрекословно выполнила ее просьбу.
Приблизительно через месяц Элиана отправилась в монастырь сестер ордена Святого причастия на улицу Тампль.
Она была бледна и худа, что еще больше подчеркивало черное платье из плотной саржи и капор из гофрированного черного шелка, а ее лицо, казалось, навек утратило налет мечтательной нежности. Раньше, глядя в зеркало, Элиана замечала в своем облике нечто присущее ей в годы юности, но теперь женщине чудилось, будто иногда она видит себя такой, какой станет, когда состарится.
Она вышла на улицу, держа на руках ребенка. Было ранее утро, только-только начался восход солнца, и далеко, почти до самого горизонта, по темной воде Сены протянулась блестящая дорожка: словно кто-то невидимый высыпал на черную ткань серебряные монеты.
Мальчик мирно спал, и женщина старалась не смотреть на его чуть прикрытое кружевом личико. До этого она почти не видела ребенка; с ним нянчилась живущая по соседству кормилица, и Элиана его не навещала. Но теперь она чувствовала сквозь пеленки нежное тепло маленького тельца, ощущала аромат младенческой кожи и всеми силами заглушала мгновенно всколыхнувшиеся чувства.
Она дошла до монастыря пешком, постучалась в ворота и смиренно попросила аудиенции матери-настоятельницы. Ей ответили, что настоятельница не принимает, но с нею готова побеседовать сестра Августа.
Элиана согласилась, и ее впустили в монастырский двор, а затем провели в приемную.
Молодая женщина робко вошла в комнату, даже отдаленно не напоминавшую монастырскую келью. Слегка поблекший голубой бархат кресел, занавеси, точно расписанные пастелью, бежевые обои, светло-коричневый паркет. Всюду нежные акварельные краски, полутона.
Элиану встретила женщина в белом апостольнике, черном шерстяном платье и покрывале. К поясу были прикреплены четки, на груди висела медная цепь. В выражении лица сестры Августы присутствовало что-то возвышенное и одновременно скорбное. В миру Элиана никогда не встречала подобных лиц и подумала: как на облик иных людей порою ложится печать страстей греховной жизни, так в глазах этих созданий, казалось, существующих на грани между миром земным и миром небесным, созданий, чьи души беспрестанно возносятся к свету, виден отблеск чистого пламени обители Господа.
– Садитесь, сестра моя, – произнесла монахиня голосом тихим и нежным, словно мелодия, случайно занесенная ветром. – С чем вы пришли?
Элиана изложила свою просьбу, не поднимая глаз, таким неестественно ровным тоном, что можно было подумать, будто она находится на грани срыва.
К удивлению женщины, сестра Августа заговорила с нею спокойно, без тени осуждения в голосе, даже участливо.
– Значит, вы хотите оставить у нас ребенка? Это мальчик? Он здоров?
Элиана тяжело вздохнула.
– Да. Я бы желала… если это возможно, чтобы его отдали в хорошую семью.
Монахиня кивнула.
– Понимаю. – Потом, немного помедлив, все так же кротко промолвила: – Вы можете не отвечать, но мне хотелось бы знать, что побудило вас принять такое решение?
– Это плод греха, – тихо произнесла Элиана.
На губах сестры Августы мелькнула легкая как тень улыбка, и, подняв взгляд, Элиана увидела, какие у нее глаза – серебристо-голубые, прозрачные, точно наполненные лунным светом, обрамленные черными, как ночь ресницами.