Но минула ночь, и утром перед Элианой развернулась совсем иная картина: солнце, бьющее в окна кареты так сильно, что они казались похожими на зеркала, уходящие за горизонт зеленые просторы лугов и яркая синева небес. И молодая женщина любовалась зрелищем лучезарного утра, пробуждения природы, вдыхала запахи свежей зелени и испарений очнувшейся от зимней спячки земли. Они с Максимилианом остановились в маленькой придорожной харчевне, поели хрустящих пескарей с черствым хлебцем, выпили кислого вина, и Элиане казалось, что лучше этого ничего не может быть.
Они проезжали через департаменты, города и деревни, по лесистым рощам и холмам, проселочным дорогам, вдоль рек и ручьев, мимо зубчатых скал и маленьких заросших озер. Останавливались в гостиницах и трактирах, отмечались на заставах. С одной стороны, Элиана была в восторге от путешествия вдвоем, смены впечатлений, пребывания на природе, но с другой – ее поразило, потрясло то, что пришлось увидеть. Теперь она по-настоящему поняла, во что превратилась Франция за годы якобинской диктатуры и последующего неумелого правления кучки пресловутых «директоров», погрязших во взяточничестве, распутстве и взаимных склоках.
Первая Директория, потом вторая… Это было одно и то же существо, сменившее маску, неспособное думать, что-либо решать, укрывшееся в Париже, не желавшее ничего видеть и слышать, не знающее о том, что творится за пределами столичной резиденции.
Конечно, Элиана понимала, что все эти яркие лоскутки новой жизни с ее балами, праздниками, приемами – всего лишь ветхие заплатки на сером рубище обнищавшего Парижа, но то, что она увидела в других городах, разгромленных, разоренных, было во много раз страшнее.
Ураган Революции смел все вокруг, превратил страну в пустыню, населенную голодными, озлобленными, растерянными существами, лишенными крова, потерявшими последнюю надежду.
Лион, второй по величине город Франции, который Конвент «за войну против свободы» велел превратить в развалины, уничтожить, стереть с лица земли, стоял угрюмый и мрачный. Его красивейшая площадь Белькур, с окружавшими ее многочисленными отелями, не была восстановлена до сих пор, мостовая зияла ямами и выбоинами, улицы затопила жидкая грязь.
Освобождение от диктатуры отнюдь не означало наступления всеобщего единства, и страну раздирали противоречия: там хозяйничали роялисты, тут сохранились остатки якобинского правления.
Всюду, почти на всех дорогах орудовали шайки разбойников – остатки банд «королевских убийц», расправлявшихся с республиканцами, дезертиры, беглые рекруты, каторжники. К счастью, карету Элианы и Максимилиана никто не пытался остановить, они не наткнулись ни одну засаду; впрочем, Максимилиан считал, что у них достаточно надежная охрана.
Молодая женщина увидела несчастный Кавальон, прибежище террористов, Тараскон, с разбежавшимся гарнизоном, позабывший о своих пышных ярмарках Бокер, маленькие провинциальные городки, смертельно напуганные жители которых днем вздрагивали при каждом неожиданном звуке, а по ночам боялись заснуть, ежеминутно ожидая внезапного нападения какой-нибудь банды.
Потом они проезжали через южные города департаментов Тарна и Эро, пыльные, опустевшие, запущенные, овеянные жарким дыханием мистраля, а после вьющаяся между известковыми утесами дорога вывела их к Марселю.
Марсель – король побережья, разоренный, поверженный ниц! Некогда яркие красочные улицы сейчас словно посыпаны пеплом, гавань полна гниющих остовов кораблей, некогда гордых, отважных красавцев, бороздящих средиземноморские просторы!
Многое из того, что довелось увидеть, поразило Элиану, сбило с толку, заставило ломать голову над десятками вопросов. Почему? И главное – как исправить, восстановить? Что же делать теперь, когда все, что создавалось веками, разрушено, погребено?
Магазины и лавки в городах были завалены английскими газами, китайскими шелками, а промышленность самой Франции зачахла. Знаменитое шелкоткацкое производство в Лионе, суконное дело в Абвиле, хлопчатобумажное – в Руане!
Элиана удивлялась, отчего воспеваемый окружающими, умный и талантливый генерал Бонапарт не попытается взять власть в свои руки и навести порядок в родной Франции, а отправляется завоевывать далекий Египет?
Она собиралась спросить об этом Максимилиана, но потом передумала. Он принялся бы ей объяснять, а Элиане не хотелось, чтобы он опять говорил о политике. Лучше пусть просто молчит и глядит ей в глаза или даже не глядит, но зато держит ее руку в своей. Ей нравилось сидеть, прислонившись щекою к мягкому, как лесной мох, бархату сиденья и обозревать распростертый до самого горизонта чудесный ландшафт: вершины известняков, казавшихся золотисто-розовыми в лучах заката, узкие тропинки, змейками убегающие в расселины гор, склоны которых поросли лесами каштанов. Над скалами разливалось золотое свечение – точно какой-то гигантский нимб окружал чело земли, и прозрачный воздух был полон блаженного покоя. Море переливалось, сияло; оно походило на зеркало, на которое кто-то набросил шарф из сверкающей индийской кисеи.