* * *
Стараясь передвигаться по тропинкам, я отклонилась в сторону, так что пришлось сделать крюк по шоссе, возвращаясь к Поджаркам. Колюня Чупрун уже ждал меня, нетерпеливо прохаживаясь вокруг своей белой "девятки".
— Ну, ты даешь, подруга! — с ходу накинулся он на меня. — Двадцать минут уже здесь торчу, решил, что тебя пристрелили. Где тебя черти носят?
— Немного сбилась с курса. Не стоило тебе так волноваться.
— Ладно, залезай в машину и объясни, наконец, толком, во что это ты вляпалась.
— Толком не объясню, потому что сама ничего не понимаю.
— Тогда давай по порядку.
Колюня тронул машину с места.
Ишь чего захотел! Меньше всего мне хотелось рассказывать оперу все, что я знаю.
Как только я отдам Чупруну видеокассету, на которой Антон с любовницей планируют убийство Максима и, вдобавок, объясню, что застукала его над телом Турбины, песенка Громовой ноги будет спета. Вопреки всему, интуиция подсказывала мне, что убил не Антон. Кто-то необычайно хитро подставил его.
Обсуждая с любовницей план ликвидации брата, Антон особо напирал на то, что они оба должны иметь стопроцентное алиби. Он рассуждал предельно здраво и рассчитывал все до мельчайших деталей. Тот факт, что он находился в доме в момент убийства, и вдобавок не помнил, как это убийство совершил, можно было объяснить двумя способами: а) Антона подставили. б) Антон страдает раздвоением личности.
Второй вариант казался мне менее вероятным, но все-таки допустимым.
Другим, значительно более весомым аргументом скрыть от Колюни факты, свидетельствующие против Громовой ноги, стало соображение, что если я упомяну о связи Антона с убийствами, опер потащит меня в управление и, позабыв о дружбе, будет часами вытягивать из меня свидетельские показания, а то и заподозрит в соучастии.
В итоге версия, предложенная мной Чупруну, выглядела следующим образом.
Я встретила Антона на байкерской тусовке, и мы вместе отправились в Нижние Бодуны на его мотоцикле. Мы мирно беседовали на кухне, и вдруг он неожиданно бросился в окно. За секунду до того, как это произошло, я увидела за стеклом какой-то свет, а потом заметила убегающего человека. Я погналась за ним, в результате чего приобрела здоровенную шишку на голове и клочок фотографии с изображением кисти руки. Ночью этот клочок украли, вполне возможно, что тогда же мне вставили в телефон "жучка". Утром я отправилась домой, одолжив велосипед Антона, чтобы добраться на нем до своего мотоцикла.
Последующие события я изложила полностью, не забыв упомянуть, что узнала от Спермовыжималки об убийстве Турбины и о том, что незадолго до смерти одноглазая байкерша пыталась разыскать пропавшего брата.
О том, кто вставил "жучка" в мой телефон, и кому потребовалось убивать Бублика, я ничего вразумительного сказать не могла, в первую очередь потому, что не хотела упоминать о намерении Иннокентия вывезти за границу признавшуюся в убийстве Макса Жанну.
По взглядам, бросаемым на меня Колюней, было ясно: он уверен, что я чего-то не договариваю, но доказать ничего не может, и до поры до времени вынужден смириться с таким положением вещей.
— Ты действительно мне все рассказала? — спросил он, когда я закончила.
— Больше ничего в голову не приходит.
— А если хорошенько подумать?
— Если вспомню что-то еще — немедленно тебе сообщу.
— Очень на это надеюсь. Имей в виду — скрывая важные для следствия факты, ты играешь с огнем.
— С чего ты решил, что я что-то скрываю?
— Иначе бы ты не была так уверена, что вслед за Бубликовым уберут и тебя.
— Я в этом вовсе не уверена, просто в таких случаях, как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. За двое суток произошло три убийства. Когда вокруг то и дело кого-то убивают, поневоле задумаешься, не ты ли окажешься следующей. Кстати, есть какие-либо новости о Жанне?
Колюня покачал головой.
— К сожалению, пока ничего.
— А по убийству Максима что-нибудь новенькое обнаружилось?
— Выявился один весьма неожиданный факт, но пока неизвестно, имеет ли это отношение к смерти Светоярова.
— Что ты имеешь в виду?
— Антон Светояров не получит ни копейки. Его брат был полностью разорен.
— Как это?
— А вот так. Недвижимость Максима заложена, деньги со счетов его фирм, в том числе недавно полученные весьма солидные банковские кредиты испарились в неизвестном направлении. Антону достанутся в наследство лишь долги на несколько миллионов долларов.