Последние отзывы

  58  

Несколько раз на него еще пытались наезжать, но Больших обрывал любое начало «распальцовок» коротко и ясно: «Умрет — вы виноваты, вам, видите ли, захотелось врача попугать! Пока вы здесь базарите — он умирает! Спасаю всех одинаково — исключений не делаю!»

Поотстали.

Надежду расплачиваться за предоставленные «услуги» не потребовали.

Окончательная расстановка взаимоотношений, после которой к Степану отпали любые вопросы и претензии со стороны криминального правительства страны, произошла в его ночное дежурство, спустя месяца два после первичного высказывания претензий.

Прикатила бригада парнишек на двух черных джипах, перегородивших подъезд к отделению. Услышав визг медсестер в предоперационной, Степан оставил зашивать больного ассистента и вышел в предбанник. Увидев трех качков в черных куртках, которых пытались остановить девчонки, он так рявкнул, что их ветром сдуло вместе с их пушками:

— Вон!

И вышел следом за ними. Они ждали возле двери, к нему шагнул самый здоровый, старшой, как выяснилось в ходе «переговоров», и схватил за локоть:

— С нами поедешь, лепила!

— Что у вас там? Куда ранение? — спокойно поинтересовался Больших, высвобождая локоть из его лапы простым нажатием пальцев на кисть руки, пальцами хирурга, знающего, куда нажимать. У парня глаза на лоб полезли от боли, но он стерпел, потер больное место и ответил:

— Одно в грудь, два в живот и в ноги!

— Сюда везите! Без аппаратуры, вне операционной не спасти, если еще можно спасти!

— Пахану светиться нельзя! Он приказал тебя везти! С нами поедешь! — набычился браток.

И попытался снова ухватить Больших за локоть. Степан, усмехнувшись, приподнял одну бровь, заметив его движение рукой — «хочешь попробовать еще раз?». Парень посмотрел на него и пробовать передумал.

— Значит, он умрет, — ровно ответил Степан, — в полевом стане, без анестезии его не спасет и сам Господь.

Браток возмутился, подкрепив данное чувство выхватыванием пушки и направлением ее на Степана.

— Я тебе, козел лепастый, сказал: бери, что надо, и поедешь с нами!

— И что? — не меняя тона, поинтересовался Больших. — Ну отстрелишь ты меня или руки-ноги покалечишь, а завтра тебя подстрелят, тебя-то кто спасать будет? Вот он? — И указал на стоявшего у стены санитара Гаврилыча, с любопытством наблюдающего за происходящим.

Гаврилыч, надо отметить, был личностью весьма колоритной, можно сказать, уникальной. Потомственный алкоголик в третьем поколении, не выходящий «из градуса» много лет, но поражавший относительной адекватностью разума в любом состоянии.

В затертой кепчонке, в засаленном бушлате, надетом поверх не меняющего серого колера халата, подразумевавшего белый медицинский, с вечной беломориной в губах, большую часть времени потухшей, с о-о-очень непростым взглядом глазок-буравчиков.

Гаврилыч встрепенулся при упоминании его имени и посмотрел недобро на разбушевавшегося братка.

Профессией мальчонка владел хоть и событийно насыщенной, но опасной до крайности, производство вредное и непредсказуемое, а перспектива быть подстреленным ощутимо реальная, что и говорить.

Доктор Больших специалист известный, к нему старались свозить всех пострадавших от данной производственной деятельности. Хлопчику ретивому одной большой и широкой извилины вполне хватило осознать, что помереть без оказанной своевременно помощи он имеет стопудовую вероятность. Да и пахана, как ни крути, надо спасать.

— Привезем! — решился бригадир. — Только ты не сообщай об огнестреле!

— Если выкарабкается, отлежится сутки, увезете, напишу, чем лечить и что делать. Оформлю как неизвестного, поступившего без документов и насильственно увезенного после операции.

Нет, к черту эти пуганые рефлексы — сейчас прилетит и сразу к Стаське!

Но как только он выбрался из аэропорта, позвонила Анька и, плача, сообщила, что Юра попал вчера в тяжелую аварию, лежит в Склифе с переломами, а ей врачи толком не объясняют, насколько все страшно!

— Не реви, ребенка напугаешь! — строго приказал сестрице Степан. — Еду уже, все узнаю. Давай, Анна, возьми себя в руки!

Встреча со Стаськой, покаяние в своих страхах и счастливое воссоединение, на которое он надеялся, откладывались.

Он зашел в ординаторскую, представился, показал служебное удостоверение и сразу попросил пардону у коллег поднятием ладоней в капитулирующем жесте:

  58