Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
46 
Они были пьяны, и они все время смеялись. На все про все им понадобилось едва ли пять минут.
После этого они не встречались почти два года. Когда же встреча наконец произошла, Хэммонд притворился, будто ни шампанского, ни плавательного бассейна не было вовсе, и Дэви поступила точно так же. Ни один из них не хотел, чтобы этот случайный эксперимент омрачил многолетнюю дружбу.
— А здорово нам было когда-то вместе, верно? — спросила Дэви чуть печально, и у Хэммонда снова появилось ощущение, что она читает его мысли.
— Да, — кивнул он и надолго замолчал. Дэви тоже не говорила ни слова, рассматривая пузырьки в своем бокале, которые — словно нити голубого жемчуга — тянулись от дна к поверхности. Наконец она поднесла бокал к губам и, сделав большой глоток, вздохнула.
— К сожалению, мы выросли и поняли, что в жизни праздников меньше, чем будней.
Ее рука безжизненно упала, свесившись с края кушетки, и Хэммонд едва успел подхватить готовый выпасть из ее пальцев бокал.
— Я пришел, чтобы принести тебе свои соболезнования, Дэви. То, что случилось, — ужасно. Думаю, мои родители тоже навестят тебя.
— О, завтра здесь будет полно сочувствующих и соболезнующих. Сегодня я решила никого не принимать, но завтра… — Она снова вздохнула. — Боюсь, от этой обязанности мне не отвертеться. Они явятся сюда толпой, явятся со своими пирогами, сладкими булочками и фальшивыми словами утешения, но на самом деле они придут поглазеть, как я воспринимаю смерть мужа.
— И как ты ее воспринимаешь?
Уловив в его голосе новые нотки, Дэви повернулась на бок и, прижимая к груди край простыни, села на кушетке, свесив босые ноги.
— Ты спрашиваешь как друг или как самый очевидный претендент на кресло окружного прокурора? — спросила она.
— Я мог бы оспорить последнее, но не вижу в этом смысла, — ответил он. — Я пришел как друг. Она глубоко вздохнула.
— В таком случае я честно скажу, что не собираюсь надевать власяницу и посыпать голову пеплом. Я даже не собираюсь отрезать себе палец, словно вдова индейского воина в низкопробном вестерне. Нет, я буду вести себя подобающим образом. Ни шумного празднества, ни персидских плясок не будет хотя бы потому, что в них нет никакой особой необходимости: благодаря Люту обо мне все равно будут говорить так, словно я исполняла канкан на костях мужа. — Она фыркнула. — Так что вовсе незачем показывать людям, что я чувствую на самом деле.
— А что ты чувствуешь на самом деле?
Она улыбнулась так радостно и светло, что Хэммонд невольно вспомнил ее выпускной бал. Точно так же она улыбалась, когда он пригласил ее танцевать.
— Я рада, что этот сукин сын сдох, — сказала Дэви, и ее золотисто-карие глаза сверкнули. “Только попробуй что-нибудь сказать мне на это!” — предупреждал этот взгляд. Хэммонд промолчал, и Дэви, рассмеявшись, повернулась к массажисту:
— Сандро, будь добр, разомни мне плечи и шею. С того самого момента, когда она села на кушетке, названный Сандро неподвижно стоял у зеркальной стены, сложив мощные руки на необъятной груди.
Услышав просьбу Дэви, Сандро шагнул вперед и опустил руки на ее обнаженные плечи, но его глаза были по-прежнему устремлены на Хэммонда. Несомненно, он видел в нем соперника, и Хэммонд догадался, что услуги, которые Сандро оказывает Дэви, не ограничиваются одним массажем. Ему захотелось сказать парню, что он может расслабиться и что они с Дэви — просто друзья детства, но промолчал. Во-первых, Сандро вряд ли бы ему поверил, а во-вторых, это не казалось Хэммонду важным. Гораздо важнее было предупредить Дэви, что сейчас ей следует вести себя с максимальной осторожностью. В ее положении любой вызов общественной нравственности мог привести к самым непредсказуемым последствиям, в особенности учитывая настойчивое желание Стефи внести Дэви под номером один в список подозреваемых.
— Я восхищаюсь твоей прямотой, Дэви, но…
— К чему лгать и притворяться? Разве тебе Лют нравился?
— Совсем нет, — честно ответил Хэммонд. — Он был мошенником, проходимцем, нечистоплотным дельцом, который никогда не был особенно разборчив в выборе средств к достижению своей цели. Он без колебаний делал больно тем, кто позволял ему это, и использовал тех, кто был сильнее.
— Я тоже ценю твою откровенность, Хэммонд, — промолвила Дэви. — Большинство людей думают так же, но не всем хватает мужества высказать это вслух. Особенно в такой день… — Она хмыкнула. — Он многим насолил при жизни, и я не одинока в своем отношении к нему. Это отрадно.
46 
