52 
Они сидели в кабинете врача и беседовали, а в прихожей синьора Аделе развлекала младенца.
— Да, — тяжко вздохнул врач, синьор Фойетти. — Нет больше ничего святого. Эти беспрестанные забастовки. Кто знает, чем все кончится? А тут еще новый подоходный налог. Попробуйте найти служанку — ничего не выйдет. Полицейским запрещают стрелять, крестьяне не хотят разводить кроликов. И попробуйте дозваться слесаря-сантехника. Э, что говорить. Сестра, пригласите мать с ребенком.
Попав в кабинет, Карло сразу догадался, что доктор Фойетти долгое время жил в Загребе, и потому мысленно обратился к нему на хорватском языке:
— Доктор, я испытываю боль при глотании пищи. У меня бывает отрыжка. Особенно, когда съем морковку или свеклу.
Доктор Фойетти, застигнутый враслох, невольно ответил тоже на хорватском языке:
— Пожалуйста, прилягте на кровать.
Потом стукнул себя кулаком по лбу и, приободрившись, приступил к осмотру. Длился медицинский осмотр ровно два дня и шесть часов. Доктор выяснил, что младенец Карло сорока семи дней от роду: читает в мозгу доктора Фойетти имена всех его родных вплоть до четвероюродных братьев, а также впитывает в себя все научные, литературные, философские и футСольные познания, накопленные синьором Фойетти еще со времен детства; обнаружил марку Гватемалы, погребенную под восемнадцатью килограммами медицинских томов; силою взгляда передвигает стрелку весов, на которых медицинская сестра взвешивает больных; принимает и передает радиопрограммы, в том числе на ультракоротких волнах, а также стереофонические записи; воспроизводит на стене телевизионные программы, явно выкалывая нелюбовь к передаче «Рискни всем»; движением рук проделал дырку в белоснежном халате доктора; глядя на фотографию одного из пациентов, ощутил сильную резь в желудке и безошибочно определил у больного острый приступ аппендицита; на расстоянии поджарил в оливковом масле семечки.
Кроме того, младенец сумел подпрыгнуть с кровати на пять метров девятнадцать сантиметров, волевым напряжением вынул медаль святого Антония из коробки сигар, запечатанной тремя мотками скотча. Не вставая, снял со стены картину Джулио Туркато, оживил муляж черепахи, хранившийся в шкафу с медикаментами, и лежавшего в ванне барсука, намагнитил несколько увядших хризантем, придав им прежний свежий вид. Притронувшись к куску уральского самоцвета, рассказал наизусть историю русских художников-авангардистов начала двадцатого века. Еще он сделал несколько птичьих и рыбьх чучел и остановил брожение вина.
— Тяжелый случай, да? — тревожно спросил синьор Альфио.
— Почти безнадежный, — пробормотал доктор Фойетти. — Если он так себя ведет в возрасте сорока семи дней, то что же будет в сорок семь месяцев!
— А что с ним станет в сорок семь лет?
— О, к этому времени он уже давным-давно будет на каторге!
— Какой позор — для его дедушки-полковника! — воскликнула синьора Аделе.
— А нельзя пока что-нибудь сделать? — с надеждой спросил сняьор Альфио.
— Прежде всего надо унести младенца в прихожую и сунуть ему полный комплект «Официального вестника». Тогда малыш отвлечется и перестанет слушать наши разговоры. Попытаться стоит.
— Ну а потом? Когда он покончит с «Официальным вестником»? — допытывался синьор Альфио.
Тут доктор Фойетти что-то зашептал ему в правое ухо. Таким образом он десять минут инструктировал синьора Альфио, а тот в свою очередь нашептывал полученные инструкции жене в левое ухо.
— Да это же просто и гениально, как колумбово яйцо! — радостно воскликнул наконец синьор Альфио.
— Какого Колумба? Христофора или же министра Емилио? — спросил телепатический младенец из прихожей. — Ссылка на кого-либо всегда должна быть точной.
Доктор подмигнул синьору Альфио и синьоре Аделе. Все трое улыбнулись и ничего не ответили.
— Я спросил, о каком из двух Колумбов идет речь? — настаивал малыш, силою умственного напряжения проделав дыру в стене.
А они молчат словно вареные рыбы. Немного спустя малыш Карло, чтобы его услышали, жалобно захныкал:
— УУУУ-УУУ
— Действует! — возликовал синьор Альфио.
Синьора Аделе схватила руку доктора Фойетти и с жаром ее поцеловала.
— Вы наш благодетель. Великое вам спасибо. Я впишу ваше имя в свой дневник.
— Ууу-ууу! — не унимался младенец.
— Действует!
52 
