Нергер привел «Игоц Менди» на свою старую стоянку. Немедленно была начата перегрузка угля. После трех суток непрерывной работы все угольные ямы «Вольфа» были заполнены до отказа. Затем всех находившихся на «Вольфе» женщин и детей переправили на испанский пароход, которому было приказано следовать за «Вольфом». Для этой цели на «испанце» были оборудованы дополнительные каюты, их украсили коврами и зеркалами, умывальниками и многим другим, что немцам удалось захватить на потопленных судах.
Среди женщин, отправлявшихся на испанский пароход, была и знаменитая «Мария Стюард», которая, будучи членом экипажа судна, юридически считалась пленной. На испанском пароходе тоже не было много места, и ее поместили в каюту, где уже была поселена женщина с маленьким ребенком с острова Маврикий. «Мария Стюард» закатила очередной скандал, заявив, что не собирается жить в одной каюте с «цветными», и лучше останется на «Вольфе», поскольку не боится ни пушек, ни снарядов. Нергер хотел уж было согласиться, но потом передумал, считая, что будет лучше избавиться от скандалистки.
В течение последних месяцев число пленных на борту «Вольфа» настолько возросло, что они представляли для Нергера постоянную головную боль. Их было почти четыреста человек, которых надо было где-то размещать и, что немаловажно, кормить. Среди пленных были представители двадцати двух различных национальностей, не всегда ладящих между собой. Дольше всех на «Вольфе» находился экипаж «Таррителлы» во главе со своим капитаном Мидоу — личностью весьма интересной.
Капитан Мидоу, что говорится, прижился на борту «Вольфа». Двое его подчиненных — старший штурман и второй механик — совершили побег, прыгнув как-то ночью за борт, и, видимо, погибли. Сам капитан, судя по всему, об этом даже не помышлял. Мидоу был родом из Окленда в Новой Зеландии и производил впечатление спокойного приветливого человека. Он был убежден, что все прекрасное на земле незыблемо является британским, а об остальном он не имел понятия и не интересовался. Нергер порой откровенно хохотал, когда ему пересказывали содержание бесед, которые Мидоу вел с его офицерами, непривычными к некоторым нюансам британского юмора. Капитан уже находился год на «Вольфе», когда между ним и авиаинженером, командовавшим механиками «Вольфхена», произошел следующий диалог:
Мидоу (торжественно): «Доброе утро, господин инженер!»
Инженер: «Доброе утро, господин капитан!»
М: «Господин инженер! Известно ли вам, что сегодня исполняется ровно год моего пребывания на борту „Вольфа“? Уже целый год я совершаю плавание на немецком военном корабле!»
И: «С чем вас сердечно поздравляю, господин капитан! Очень рад за вас и уверен, что сегодняшний день необходимо как-то особо отметить.»
М (торжественно, чеканя каждое слово): «Вот именно, господин инженер. В связи с этим у меня к вам просьба. Мне бы хотелось, чтобы вы передали слово в слово мое пожелание командиру корабля. Но только слово в слово.»
И: «Конечно, капитан Мидоу. Что я должен ему сказать?»
М: «Доложите ему, что я на „Вольфе“ уже год и участвовал во всех его походах. За это я хотел бы получить „Железный крест“, желательно, Первого класса. Но, если это будет невозможно, то я согласен и на крест Второго класса».
Все это говорилось с таким серьезным видом, что совершенно невозможно было определить, шутит капитан Мидоу или нет.
Когда «Вольф» уже возвращался домой, капитан Мидоу появился на палубе с узелком в руке, куда, по его словам, он сложил все свое имущество, чтобы иметь все необходимое, когда его выловят из воды после потопления «Вольфа». А то придется потом выпрашивать, как нищему, у спасателей кусок мыла или бритвенный станок. Его пытались уверить, что подобного никогда не произойдет, и вскоре он сойдет на берег, где будет отдыхать от невзгод корабельной жизни за игрой в теннис или футбол. Пожав плечами, капитан Мидоу скромно заметил, что «Вольфу» до сих пор невероятно везло, но сейчас, когда корабль подошел уже непосредственно к линии английской блокады, его наверняка накроют, и всем придется искупаться. Он даже предложил по этому поводу пари на двадцать марок против пары ботинок. Шансов нет никаких, уверял он, у «Вольфа» слишком маленькая скорость, чтобы прорвать блокаду. Пари британского капитана никто не принял, но, когда «Вольф» через некоторое время благополучно добрался до Германии, один из офицеров спросил его: