– Моня, – сказал жандарм любезно, – однажды я случайно два дня провел в комнате, где стояла энциклопедия. Делать было мне нечего, пиво кончилось, и я – читал… И вот что я вычитал. Гершензон – еврей, но выдает себя за славянофила. Изгоеву хорошо бы бердичевский «маюфес» танцевать, он же лезет к Струве. Лассаль – социалист, Ласкер – либерал, профессор Шталь – реакционер. Неандер (знаете такого?) – историк христианской церкви. И все – евреи… Ну и нация же вы! – с восхищением сказал Дремлюга. – До чего же у вас гибкие души! Кем вы не бываете! От славянофила – до графа Канкрина… И знаете, что я вам скажу, господин Мессершмидт: вы действительно богом избранный народ…
Жандарм взял со стола плетку, в охвостья которой были вшиты свинцовые пули. И тут произошло то, что бывает с человеком накануне смерти от ужаса: по одежде Мони, чистой и опрятной, вдруг заползали серые жирные вши. Дремлюга понял, что перед ним уже наполовину покойник.
– Я забыл сказать, – крикнул Дремлюга, замахиваясь плетью, – что великий инквизитор Торквемада был тоже еврей! Ну, держись!..
Моня никого не выдал. Дремлюга устал его бить и передал своим жандармам. На рассвете, оглохший после побоев, «безмотивец» Моня Мессершмидт раскусил угол воротничка своей куртки. Ученик аптечного провизора, он заранее запасся ядом. Его зарыли…
Дремлюга сам показал, где зарыть, и навестил Ениколопова:
– Вадим Аркадьевич, угадываю «почерк» вашей работы…
– Еще чего? – закричал Ениколопов. – Меня не впутывайте, а на всякий случай знайте: бандитов возглавляет какой-то боевик из большевистского депо… Обращайтесь прямо в Совет!
– Вот как хорошо! – засмеялся Дремлюга. – А это – идея: станочек у меня есть, вот и тисну тиражом в двести листовок, что Совет существует на деньги, экспроприируемые у граждан России!
– Именем революции – остановись, Ивасюта! Или – стреляю!
Ивасюта дернулся к забору, выхватил оружие.
– А-а-а, – закричал, – это ты, Борька? Сука продажная… На!
И выпустил целую обойму. Боря заскочил за угол, пули рвали, дырявя старый забор, темная улица Петуховки грохотала. Считал пули: …пять… шесть… все! Теперь он будет заряжать.
И – выскочил, нагоняя:
– Именем Совета – стой! Ты арестован как бандит…
Ивасюта рывком втиснулся в калитку, снова выстрелил:
– Совета не признаю! А тебя – убью, Борька!
На кривых переулках началась перестрелка. Было темно, метались стоглавые тени вдоль заборов, били один другого наугад.
Один раз Ивасюта захотел поговорить. Из мрака он кричал:
– Ну что тебе надо? Отстань, Борька… Мы же – свои ребята! Мы же – товарищи по одной партии… Уймись, Борька!
– Нет такой партии! – отвечал Боря. – Лучше стреляй, собака, но только не бреши пустыми словами… Ты – враг революции номер два после его величества! Будешь стрелять?
Ивасюта помедлил и выстрелил…
Начальник уренской милиции преследовал его – жестоко и неотступно. Мешал мрак надвигающейся ночи. Боря бил наотмашь, по тени. Мушка револьвера при луне отсверкивала в глазу – мешала целиться. И гремел в упор, выблестывая искрой огня, браунинг Ивасюты.
Или это перстень сверкает на пальце бандита?..
Один раз Ивасюта зарычал, – казалось, нарвался на пулю.
Но – нет: это был рев ярости – у него кончились патроны.
Кончилась и Петуховка, потянуло дыханием окраинной степи.
– Говорю еще раз, – крикнул Боря, – остановись… ты, тип!
– Г…! – донеслось в ответ.
Боря постоял, думая, как бы ответить похлеще, и вспомнил в этот момент Казимира Хоржевского, – загорланил в степь, в мрак…
– Червяк!..
Проваливаясь в снегу, Ивасюта уходил в сторону черневших на горизонте салганов. Выл ветер, и текли холодные звезды.
Временную власть в Тургайском генерал-губернаторстве осуществлял совет высших офицеров округа – люди седые, желчные, неумные, крикливые. Говорить с ними было трудно. Но Сергей Яковлевич блестяще, как граф Витте в Портсмуте, подписал выгодное перемирие. Казарменная бюрократия отступила перед доводами рассудка, образностью поэтической речи и логикой молодого администратора.
– Издали, господа, – убеждал Мышецкий, – все кажется гораздо страшнее. Приезжайте к нам в Уренск, и вы поймете, что введение положения только обострит обстановку. Но никогда не разрешит спорных вопросов… Милиция? Да, милиция создана, оружие выдано под расписку, и об этом доложено лично его величеству государю императору. Совет? Да, Совет существует как таковой, но занимается лишь вопросами порядка и не имеет даже совещательного голоса в управлении губернией. Совет – лишь поветрие нашего времени, и с этим приходится считаться…