.
Очередная сказка о Золушке 
244 
Стучали колеса теплушек. В раскрытых дверях вагонов, свесив ноги в солдатских обмотках, катался Сергей Яковлевич по стране, начинавшей оживать после разрухи. Было ему всего сорок шесть лет, но, казалось, что жизнь уже перекинулась на старость: нелегко дались уральские да сибирские ночи, просверленные ночными выстрелами. Колчак кончился, и… «Где-то сейчас Ениколопов? А куда бежал Иконников? Где-то они все, мои уренчане?..»
Никто сейчас не узнал бы в сухом жилистом человеке, подбиравшем на перроне махорочный окурок, бывшего князя, бывшего губернатора и камергера. Он был никто – просто так, человек («бывший»).
Продразверстка была заменена налогом: деревня стала крепнуть, наливались на бахчах арбузы, вжикали на рассветах косы, подсекая росные травы, послышались над новой Россией новые песни. И ехали обозы. Из деревень – в город. Кидали бабы ему румяное яблочко:
– Эй, прохожий, кусни-ка.
– Благодарю! – ловил Мышецкий яблоко, раскусывал его сочно…
НЭП! Залоснились вынутые из сундуков шубы – бобровые, засверкали на пальцах перстни – припрятанные. Но это его не касается. Пускай сами разбираются, как хотят. Он искал медвежьего угла, где бы можно было пристроиться на скромное жалованье и затихнуть. Такой городок, тихий и ласковый, весь утонувший в яблонях, он и отыскал однажды, входя в него на рассвете. Пели петухи, визжали телеги. Большая свинья, волоча отвислые титьки, перебегала дорогу.
На крыльцо обветшалого особняка вышел человек с челкой на лбу, сам в ярко-малиновой куртке, бренчала по ступеням длинная сабля.
– Эй… ты! – позвал он Мышецкого.
– Меня?
– Да, тебя. Документы…
Сунул документы в карман, не читая, и сказал мрачно:
– Заходи, давай, будь – как дома…
ЧК. Без лишних разговоров кинули в общую камеру. Сиди! Много повидал за эти годы Сергей Яковлевич, немало видел людских страданий, не раз слышал свист пуль. Но такого еще видеть не приходилось. Ни в чем не повинных людей расстреливали пачками, волокли женщин на казнь, и они бились на полу в истерике:
– За что? Я справку пришла получить, я только за справкой!..
Мышецкого на допросе избили до потери сознания. Допрашивал его какой-то грузин лихого вида – весь в красных бантах.
– Вэрны дэнгы! – кричал он. – Тэ, что ты, паразыт, с чэстный трудовой народ грабыл… Вэрны цэнность!
Сергей Яковлевич, облитый водой, лежал на полу, медленно приходил в себя.
– Примитивное мнение о князьях… Не все же были князьями Юсуповыми, я жил только жалованьем, бывали князья и нищими на Руси!
– Кназ? – кричал грузин. – Я сам кназ, мэна вся Грузыа знаэт. Вэрны дэнгы…
Вечером начальник ЧК, одетый в малиновую куртку, вызвал его к себе. На столе лежала груда свежей, только что пойманной в реке рыбы: окуньки, шестоперы, попался и один налимчик – толстенький такой, жирненький… Мутно зеленела в бутылках самогонка.
– Чисть, – сказал малиновый гад.
– Не стану, – ответил Мышецкий.
– Это почему же ты не станешь, коли я тебе приказываю?
– А потому, что ты – хам… Хам, хам, хам!
Начальник повернулся к своим собутыльникам:
– Орлы, – сказал, – завтра и этого… в расход!
Ночью Сергей Яковлевич крепко спал. А утром приехали московские чекисты и стали, ни слова не сказав, расстреливать местных «чекистов», как бешеных собак. Целые полчаса стучали кольты и браунинги, добивая сволочей, прятавшихся по углам и огородам. Трупы кидали на дворе навалом – без паники и сантиментов. Словно цветок на куче навоза, цвела сверху груды убитых малиновая куртка.
Потом в коридоре раздался чей-то голос:
– Ты кто? За что? Выходи… Мадам, не плачьте, вы свободны… А вы, гражданин? Можете идти тоже… А вы, отец? Идите с богом…
Медленно приближались шаги к камере Мышецкого, лязгнул запор, вошел высокий костистый большевик в кепке:
– А вы? – спросил. – Кто? За что?
– Видите ли, товарищ, я, как бывший князь Мышецкий, не могу сказать вам конкретно, за что меня захомутали…
– Тогда посидите, – сказал чекист, – потом разберемся!
И уголочком рта, скупо сжатого, чуть-чуть улыбнулся князю, как хороший знакомый. Вскоре он вызвал Мышецкого к себе в кабинет. На том столе, на котором ему предлагали чистить рыбу, теперь навалом, как хлам, лежали дела арестованных местными «чекистами».
– Искал я вот здесь ваше дело, князь. Но разве же тут найдешь? Послушайте, не могли бы вы сами разобраться в делах? А? Заодно и с вами выясним, что и как…
244 
