Судьба Чертанова их не интересовала.
Света изучала искусство здешних резчиков по дереву - огромный идол Лукенкуи, потемневший от времени, и толстенный столб, покрытый узорной резьбой. Этот столб служил в поселке вместо календаря - ровно сто пять глубоких зарубок (пять ахта-ко - сезон) и напротив каждой какая-нибудь картинка. Одна из зарубок замазана красной охрой - сегодняшний день. Когда тепорий погаснет, шаман сотрет эту пометку и поставит новую, чуть ниже - наступил новый день.
Зарубка завтрашнего дня обозначалась символическим изображением свиньи.
К Петру Ивановичу подсела весьма миловидная женщина-мбумбу и широко улыбнулась. Тот привычно отшатнулся, но у этой особы зубы оказались не вычернены, а плешивая макушка скрывалась под высокой шерстяной шапкой. Колобков обрадовался столь симпатичной папуаске и улыбнулся в ответ. Та пододвинулась поближе и что-то быстро залопотала. Голосок у нее оказался очень нежный и приятный.
- Гы-гы, - смущенно покосился на дочь Колобков. Но та колупала пальцем роспись на идоле и ни на что не обращала внимания.
Туземка придвинулась еще ближе и начала бесцеремонно ощупывать и поглаживать русского бизнесмена. Тот нервно хихикал, не зная, как к этому относиться. В принципе, возражений у него не было, но не при людях же! Тем более, при дочери.
- Серега, чего она от меня хочет? - воззвал к вернувшемуся сисадмину Колобков.
- Говорит, что вы очень мягкий и нежный, - меланхолично перевел Чертанов. - Вы ей понравились, Петр Иваныч. А я - нет, я худой и костлявый.
- Ну, ты это… ты ей скажи, что мне нельзя, я женатый…
- Вы ей не в этом смысле нравитесь.
- А в каком? - озадачился шеф.
- Она в этом поселке главная повариха, вот в каком.
- Ёшкин кот!!! - возмущенно отпихнул от себя женщину Колобков. - Вали отсюда, людоедка!
Повариха ничуть не обиделась. Наоборот - у нее еще больше разгорелись глаза. Мбумбу считали, что вкус живого существа напрямую зависит от его характера - чем темпераментнее и агрессивнее животное (или человек), тем лучше оно будет смотреться в горшке с супом. Поэтому и свиней они выращивали злобных и драчливых.
- Серега, так где тубзик? - напомнил о своей проблеме Петр Иванович. - Узнал?
- Узнал. Выйдете за ворота, пройдете в лес по направлению к дереву с расщепленным стволом, дойдете до огромной ямы со ступеньками - вот там и делайте свое черное дело.
- Серега, это что - юмор такой? Хочешь сказать, эти папуасы каждый раз бегают куда-то в джунгли?
- Петр Иваныч, а что им делать-то? У них нечистоты - табу, нельзя даже просто подходить близко. А если дотронешься нечаянно - все, ты чумбуи-леки, никто тебе больше руки не подаст. Помните, почему они предыдущую деревню покинули? Потому что Большой Шумузи ее… грм… опустил!
- Вот тупорылые… Ладно уж, сбегаю, а то в пузе кавардак… Валера, со мной. Гена, охраняешь Светку.
- Будет исполнено, шеф, - хором пробасили телохранители.
Похлебка постепенно начинала бурлить. Рассевшиеся вокруг мбумбу, держащие лески с мясом, возбужденно заулюлюкали, глядя на бледно-желтую жижу. Приближалось то, что составляет сакральный смысл любого праздника - еда. Все с жадностью смотрели на готовящееся в котле первое блюдо, но с еще большей жадностью - на второе, пока еще ходящее на ногах и говорящее.
Шаман тоже оживился. Он наконец-то выплюнул косяк, передвинул маску на положенное ей место и начал ритмично постукивать в бубен. Помощники развели малый костер, вокруг которого надлежало прыгать мудрому Пратгусте. Наступало время великого камлания [41].
Но пока еще все приготовления не завершились. Шаман настраивал бубен (то есть стучал в него и пытался сообразить затуманенным озерной травкой мозгом - есть звук или нет?). Охотник Зуптупа, все еще держась за ушибленный живот, что-то втолковывал ему, со страхом поглядывая на Чертанова. Пратгуста слушал рассеянно, мерно тряся головой и безуспешно пытаясь почесать переносицу. Он совершенно забыл, что на нем маска, и ужасно удивлялся, почему зуд не проходит, и почему кожа стала такой твердой и холодной.
Но потом до него все-таки дошла суть речей охотника. Шаман оставил безуспешные попытки почесаться и возмущенно зашагал к Сергею. Встав рядом, этот сморщенный старикашка некоторое время молчал, а потом тоненько, по-бабьи завизжал:
- Йеееееееееееейеее! Айюююююю!
- Серега, чего тут? - с любопытством спросил вернувшийся Колобков. - Фу, блин, туалет у них тут точно не европейского качества…