ГЛАВА 7
Si pugnare cogeris, sit regalis tuis pugna[36].
Пекло невыносимо. Казалось, что даже птицы должны вот-вот рухнуть с небес. Висящее в зените солнце безжалостно жарило лучами несчастную землю и всех, кто осмелился в этот день выползти на улицу. Фернан, облаченный в тонкую белую рубаху, истекал потом и проклинал солнце и всех тех, кто был повинен в том, что ему пришлось покинуть столицу в столь ужасающе жаркий день. Так что все, начиная с Леоноры (наверное, умирающей от икоты) и заканчивая сеньором де Туриссано (по три раза в минуту переворачивающемся в гробу), были помянуты Фернаном не самыми ласковыми словами.
Досталось также заседающим в генеральном штабе умникам, которым взбрело расквартировать полк «Ураганных голов» так далеко от столицы. Сеньор де Суоза ругался, но облегчения ему это не приносило. Воздух дрожал из-за поднимающегося от нагретой земли жара, и находиться в подобном пекле было смерти подобно.
– Вечером будет гроза, талела. – Абоми впервые за полдня путешествия подал голос.
Фернан покосился на слугу и почувствовал новую волну раздражения. В отличие от сеньора де Суоза Абоми, казалось, не ощущал жары.
«Даже не вспотел», – подумал Фернан, а вслух спросил:
– Ты в этом так уверен, Абоми?
– Лоа говорят, что будет гроза. – Безразличное пожатие широких плеч.
– Хорошо бы, чтобы твои лоа не ошиблись, – пробурчал Фернан, посмотрев на ясное небо. Ни облачка.
– Лоа никогда не ошибаются, – с упреком в голосе ответил слуга. – Очень сильная гроза. Очень.
Сеньор де Суоза промолчал и лишь еще раз посмотрел на проклятое безбрежно голубое небо и раскаленное солнце. Гроза? Глупость какая! Если только вечером…
До вечера была еще уйма времени. Так что Фернану оставалось лишь трястись в седле, надвинув шляпу на глаза, дабы хоть как-то защититься от жалящих солнечных лучей, вот-вот готовых взорвать его голову.
После обеда ничего не изменилось, пекло еще сильнее, чем утром. Даже скудная тень не приносила никакого облегчения. Мир, казалось, застыл в сонном ожидании… чего-то. Даже кузнечики, засевшие в благоухающем полевом разноцветье, прекратили стрекотать и затихли. Фернан косился на небо, но, кроме небольшого белого облачка на горизонте, никаких предвестников обещанного слугой ненастья не было. Сеньор де Суоза нервничал все сильнее и сильнее. Раздражение росло в нем, словно тесто на дрожжах, и «василиску» оставалось лишь стиснуть зубы, чтобы не вспылить по самому незначительному поводу. Сейчас его раздражало все. Его бесила жара; ему казалось, что лошадь упрямится и плохо слушается уздечки; ему не нравилось, что Абоми молчит. Плохое настроение захватывало его, а между тем в животе поселился неуютно тяжелый леденящий комок страха. Да-да. Именно страха. Так Фернан не боялся уже очень давно. Чем больше времени проходило, тем сильнее растекался по всему телу острый холодок, вот-вот грозящий перерасти в самую настоящую панику. Один раз «василиску» даже пришлось остановиться, спрыгнуть со Снежной и, бормоча проклятия, бродить по заросшему высокой травой полю, с остервенением рубя заросли ни в чем не повинной травы шпагой. На все странности своего хозяина Абоми реагировал с невозмутимостью каменной стенки. То есть совершенно никак.
Фернан знал причину раздражения, за которым он пытался скрыть от самого себя растущую волну ужаса. Знал и от этого злился еще сильнее. И не мог признаться даже самому себе, как он боится.
– Проклятье! – наконец пробормотал маркиз. – Вот уж не думал, что после стольких лет… Ладно… Посмотрим!
Он со злостью вогнал шпагу в ножны, вскочил на лошадь и безжалостно всадил ей каблуки в бока, посылая в стремительный галоп. Снежная обиженно всхрапнула и рванула вперед. Все так же молчавший Абоми старался не отставать от хозяина. Бешеная скачка продолжалась до той поры, пока они не оказались возле перекрестка. Один из указателей показывал на Копе, другой в местечко, носившее название Нарриа.
Полк кавалеристов, куда, собственно, и направлялся Фернан, дабы задать свои вопросы полковнику Луишу Филиппе де Каэро, располагался под городком Копа.
– Забери меня Искуситель! – Фернан решился. – Сделаем небольшой крюк. Вперед!
Он повернул на извилистую дорогу, заросшую диким виноградом. Дорога вела в Нарриа. Следующие два часа маркиз не разговаривал, полностью отдавшись скачке.