24 
– Да в этой профессии все нелегко и на износ, но это обычные будни и вкалывание до полного отрубания и условия этой работы и жизни, но это нормальные составляющие профессии, ну, то же самое, как чиновник или клерк какой с девяти до шести каждый день. Нормально! Хуже стало позже, в девяностых, когда такой бардак начался!
И оказалось, что строить уже ничего не надо – ни создавать, ни проектировать, ни строить – только эксплуатировать нещадно. То есть гнать, качать нефть как можно больше, как воровать перед смертью – все, что можно! Латать старое, отжившее свое оборудование – и качать, качать, качать!
Дайте украсть, пока присосался и не согнали!
И Захар как-то очень быстро из строителя превратился в главного лудильщика-паяльщика, залатывающего то, что разваливалось, трещало по швам, в том числе и коллективы с «неинтересной» зарплатой, а порой и без нее.
Да вообще! И вспоминать не хочется! До сих пор тошно и обидно становится за беспредел глупый, тупой, жадный, мерзко до рвоты! Наверное, так же мерзко, как наблюдать обжирающегося скотски человека, суетливого, жирного, заталкивающего сальными пальцами в глотку все подряд, что смог отобрать, урвать у других, глотающего жратву не пережевывая, от непомерной жадности!
Вот такое же ощущение было от тех мальчиков, будущих олигархов, и от страны, которая позволяла с собой проделывать этакое скотство!
– Да что я тебе объясняю, ты и сама наверняка это знаешь и помнишь, как тогда дележ происходил. У вас тут в Москве, так вообще гражданская война шла с ежедневным отстрелом.
– Он, может, и шел, да только меня потрясения страны не пугали, – весело отозвалась Зинаида, – я в них просто жила. Когда каждый день находишься рядом со всеми стихийными бедствиями одновременно, уже мало чего боишься в жизни.
– Это в каком смысле?
– Маргарита, – разъяснила Зинуля, – Ритка – это ходячий армагеддон для всех, кто оказался поблизости. Для всех, кроме нее самой. Это как внутри торнадо находиться, там никаких разрушений, а вот от стен вороночки! Ну, вот Ритуля, она такая. Но, как ни странно, это никак не отражается на ее работе, за что бы она ни бралась, у нее всегда получается замечательно, и лучше всех причем. Это тоже какой-то нонсенс!
– Не хочешь ли ты сказать, что тебя она запирает не первый раз? – заинтересовался Захар.
– Не первый. И не только меня. Но это такая ерунда, сущая мелочь, уж поверь мне. – И спохватилась, и принялась успокаивать: – Но тебе ничего не грозит, не пугайся, на ее клиентов несчастья не распространяются, более того, они все остаются весьма довольны ей работой. Честно, честно, даже подарки в благодарность дарят.
– Весело! Так что же, достается исключительно тебе?
– Ну что ты! Всем, кроме детей, клиентов и любимых мужчин, в то время, когда они любимые. А мне и родственникам меньше остальных, мы научились распознавать на подходе приближение торнадо и по мере сил и возможностей предотвращать. И знаешь, как ни странно, что бы со мной ни случалось по ее милости и как бы трагично все ни выглядело в тот момент, последствия оказывались позитивными и положительными для меня.
– Я так и не понял, вы родственницы?
– Я же говорила – хуже! Мы единственные друг у друга, не в смысле две сироты, а самые близкие, а потом уже дети, мужья, родственники, так получилось.
– Странно и очень туманно у вас получилось, – засомневался Захар.
И она рассказала ему, как они познакомились с Ритулей, и про черный понедельник и святой вторник, и про первую поездку в Одессу и хохот родителей две недели по возвращении дочурки с южных берегов.
Он смеялся вовсю. Не громко, но как-то проникновенно, что ли, очень по-мужски, низким бархатным звуком. Зинуля уже успела заметить, что он часто усмехается, хмыкает, и так красиво у него это выходило, эротично.
– И часто с тобой такое происходит?
– Да постоянно! – радостно объявила Зинуля. – Ритка – это моя пожизненная карма! Хоть и тяжелая, но любимая.
Если рассказывать подробно каждый случай, пожалуй, получится внушительный литературный труд из десятков томов, как ленинское наследие, по аналогии – Маргариада!
Одесса. Любимейшая, обожаемая Зинулей, мистическая, сказочная, единственный город в мире, где люди в самых тяжелейших жизненных ситуациях смеются над собой и обстоятельствами.
Она любила абсолютно все, связанное с этим городом, до восторженного внутреннего повизгивания! И Привоз, с его вечными вопросами:
24 
