– Зина, ты меня слышишь? – напряженно спросили в трубку.
– Да, – прохрипела она, кашлянула, проталкивая ком в горле, и более уверенно подтвердила: – Да, слышу. Здравствуете, Захар Игнатьевич.
Можно предположить, что произошло с присутствующими за столом и вне его, расслышавшими ее слова.
Немая сцена! «Титаник», налетевший на айсберг, первый фильм братьев Люмьер «Прибытие поезда» – потрясение до полного онемения!
– Ты не занята сегодня вечером? – о-о-очень осторожно спросил он.
– В данный момент занята, – холодно вступила в диалог Зинаида.
Буря негодования, выраженная зрителями исключительно жестами и мимикой!
Ритка показала ей угрожающе кулак; тетя Соня старательно крутила головой, призывая немедленно сказать, что она свободна; бабушка Сима, всплеснув ладошками, уложила их страдальчески на область сердца; мама махала двумя руками, как семафор на флоте; папа возмущенно поднял брови; дядя Аркадий, не менее возмущенно, развел руки в стороны, упрекнув выражением лица; Ника аж прыгала и что-то выделывала там руками, призывая немедленно освободиться; Севочка, закрыв глаза, методично крутил головой из стороны в сторону, демонстрируя категорическое несогласие с ее словами!
И только дедушка Лева показал ей большой палец одобрения.
– А когда ты освободишься? – на мягких лапках спросил он.
Зинаида обвела взглядом публику, ловящую каждое ее слово, мысленно вздохнула: «Э-эх! Рви гармошку, босота, разбивай сердца, балалайка!»
– Часа через полтора, – без эмоций, ровным тоном сообщила сегодняшнее личное расписание Зинаида.
Народ внимал, как в зале Чайковского струнному концерту!
– Я хотел пригласить тебя в гости, – огласил пожелание и спросил одновременно Захар Игнатьевич.
– Провести неудавшийся осмотр квартиры? – не меняя тона, дирижировала «струнным оркестром», а заодно и публикой, внимающей ему, Зинаида.
Сцена третья, акт восьмой или наоборот? Черт его помнит, но телесные высказывания заинтересованных слушателей, кардинально изменившись по смыслу на противоположные предыдущим, призывали к немедленному соглашению со всеми предложениями!
– Да, мне очень хотелось бы показать тебе, что у меня тут получилось, вернее, у дизайнера, впрочем, пока, скорее, не получилось.
Почему-то ей это приглашение сильно напомнило розы дедушки Левы, на центральной улице города Одессы, с единственной поправкой на вопрос: «И що вы имеете мне предложить?»
– Хорошо, – согласилась Зинаида.
Бурные аплодисменты. Овации. Публика в культурном восторженном катарсисе!
Пока Зинаида заканчивала разговор, договариваясь о месте и времени встречи, всеобщее собрание за столом, выказав пренебрежение этим техническим деталям, но стараясь не мешать разговору и не издавая звуков, при общем одобрительном согласии уже достало из шкафчика и разливало по рюмочкам наливочку дедушки Левы.
– Ну вот! – звонко и радостно оповестил всех Севочка, когда Зинаида положила на стол трубку телефона. – И маму не пришлось напускать! Он и сам испугался!
Она не знала, как себя вести, что говорить, делать, «преподносить себя не на блюде!», как посоветовала бабушка Сима, когда всем табором родные вышли в прихожую провожать и напутствовать ее. И думала об этом всю дорогу, пока добиралась на метро. Какая машина? Сердце стучало, как после забега на время, руки предательски дрожали так, что она никак не могла достать купюры из кошелька, когда покупала билет в кассе!
«Боже! Боже! Боже! Что ж я у тебя такая нерадивая! Чтобы не узнать, вон, хотя бы у Ритки про правильное поведение, как жеманничать-кокетничать и что вообще положено говорить, делать в таких ситуациях дамочкам. И чтоб «не на блюде», и вся такая загадочная, и слегка обиженная, но что-то там правильно говорящая, ой-ой-ой, барышня!» – принималась корить себя почем зря Зинаида за профуканные без данного обучения годы.
Ее мелко колотило нервной дрожью перевозбуждения, ожидания, глупости всякие лезли в голову, и она одергивала себя, урезонивала, ну, не девица же малолетняя! Что уж так нервничать, и руки дрожат и холодеют, а по позвоночнику какая-то фигня мурашечная бегает, куда хочет, то вверх, то вниз!
И остановилась, как в стену уперлась, перед эскалатором, едущим наверх, к выходу, к тем стеклянным дверям, за которыми должен ждать ее Захар. Ее толкали, задевали, недоуменно, а кто и зло оборачивались, а она стояла, даже глаза закрыла, и думала: