68 
Эрин переоделась в просторный сарафан с узкими бретельками. Бледно-голубая полупрозрачная ткань окутала ее подобно облаку. Не в силах дольше терпеть тесноты, она сняла бандаж-панталоны и натянула маленькие трусики, избавившись и от остального белья.
Думать о еде было противно. Она спустилась в кухню и налила себе холодного чая со льдом, добавив немного лимонного сока. Войдя в гостиную, как всегда, задержалась, чтобы полюбоваться ею. Она любила эту комнату. Темно — бежевые стены, белые деревянные панели и ставни. Диван и легкие кресла тоже белые, но их оживляют яркие подушки — синие, зеленые, оранжевые. Как обычно, ее взгляд остановился на белом камине. Всего каминов в доме было три.
В ту ночь Ланс зажег огонь в забытом камине. О чем он думал? Может быть, о ней? Может быть, он хотел, чтобы она сошла вниз?
Прекрати!
Она опустилась в кресло, поставив ноги на скамеечку. В руках она держала фотографию, привезенную Лансом, и, прихлебывая чай, разглядывала лица своей семьи. Завтра нужно купить золотую рамочку. Какую лучше — викторианскую, изукрашенную, или совсем простую, чтобы не отвлекала от самой фотографии?
Впервые в жизни она чувствовала себя так, словно получила наследство. У нее есть родственники. Теперь можно успокоиться.
Если бы сердце не болело из-за мужчины… Зазвенел дверной звонок, и она вздрогнула. Должно быть, посыльный. Нетвердо ступая, она поднялась с кресла и направилась к двери. На пороге между вазами с красной геранью стоял Ланс.
Она отпрянула — его лицо было свирепым.
— Раздевайся.
Не веря своим ушам, она ошеломленно смотрела на него.
— Что…
— Я говорю — раздевайся! — Он втиснулся в дверь. — Или я сам тебя раздену!
Заперев дверь, она повернулась к нему. Он говорил голосом, не допускающим возражений. Не приходилось сомневаться, что он осуществит свою угрозу.
Что ж, она не станет в страхе прятаться за дверью. Она решительно вздернула подбородок:
— Но сначала тебе придется меня убить.
— Не искушай меня, — пробормотал он. — А то я и впрямь сверну твою очаровательную шейку.
— И чем же я это заслужила? — Ее сердце бешено колотилось. Неужели он понял? Наверняка понял. От него ничего невозможно скрыть.
Он прищурился, глядя на нее. Голубой блеск между густыми щеточками золотистых ресниц.
— Я сразу не сообразил что, но понял, что-то в тебе изменилось. И почти уже вошел в самолет, когда вдруг меня осенило. — Его лицо утратило выражение каменного безразличия, и перемена едва ли была столь же разительной, если бы он внезапно снял маску. — Эрин…
Он не договорил, вместо этого шагнул к ней и раскрыл объятия. Она инстинктивно прикрыла руками живот. Он властно отодвинул ее руки и обхватил ее талию своими ладонями.
Он помнил ее живот почти совершенно плоским и мягким. Теперь он стал выпуклым и тугим. Не отрывая рук, он наклонился к ней, тяжело вздохнул и с болью во взгляде спросил:
— Стэнтон?
Она попыталась улыбнуться, но губы дрожали.
— Нет, Ланс.
Глазами он задал самый главный вопрос, и ее взгляд ответил так же безмолвно. Она на секунду опустила ресницы.
Медленно, осторожно он поднял ее на руки и так держал, чувствуя, как они становятся единым существом.
— Господи, Эрин, почему ты ничего не сказала мне? Ты хотела родить моего ребенка в тайне от меня? Но почему?
Она еще не слышала, чтобы Ланс говорил так виновато. Каждая черточка его красивого мужественного лица выражала смятение. Вовсе он не был непробиваемым. Мужчина как мужчина.
Она крепче прижалась к нему.
— Думаешь, я не хотела? Но как? Об этом ни в письме не напишешь, ни по телефону не скажешь. Я думала, что больше никогда тебя не увижу. И решила как-нибудь сообщить после рождения ребенка, а до этого, мне казалось, не представится случая.
— Случая? — переспросил он, ставя ее на пол, но продолжая обнимать за плечи. — Какого случая?
Она отвела взгляд от его сурово вопрошающих глаз.
— Ланс, откуда я знала, как ты отнесешься к… ребенку. А вдруг бы ты захотел, чтобы я… Он понял, чего она не договорила.
— А ты не могла это сделать, — утвердительно сказал он.
— Нет! — воскликнула она, — Почему?
Она нервно облизнула губы.
— По… потому что мои религиозные убеждения этого не допускают.
— Только поэтому? Других причин нет?
— Есть. Причина во мне. Я никогда бы не смогла пойти на это.
— Но что-нибудь еще удерживало тебя от того, чтобы уничтожить моего ребенка?
68 
