– О господи!
Ренни резко села в кровати. Закрыла рот ладонью и тихонько заскулила. Ей внезапно стало очень холодно.
Лозадо пытался произвести на нее впечатление хрустальной вазой и роскошным букетом роз, доставленными лично. Что еще он сделал, чтобы добиться ее расположения?
Ответ на этот вопрос был слишком ужасным, чтобы вообще думать о нем.
Но детектив из отдела убийств явно так думал.
Вик открыл еще одну бутылку кока-колы, надеясь избавиться от неприятного привкуса рыбы во рту. Ренни легла спать. Прошло всего тридцать две минуты с того момента, как она вернулась домой, до выключения света в спальне. Не слишком долго. Никакого ужина. Никаких развлечений. Даже телевизор на полчасика не включила, чтобы расслабиться после тяжелого дня.
Часть этих тридцати двух минут она простояла над раковиной в кухне, судя по всему, глубоко задумавшись. Вик видел, как она распустила волосы и массировала кожу головы. Она имела вид человека, озабоченного серьезной проблемой или страдающего от сильной головной боли, или того и другого вместе.
Ничего удивительного. Она сегодня работала как проклятая. Вик зашел в комнату, где ожидали родственники, в семь, так как знал, что операции начинаются рано. Никто не поинтересовался, что он там делает. Само собой подразумевалось, что он один из родственников пациентов, которые разбили там временный лагерь, обзаведясь журналами и стаканчиками кофе из автомата. Он выбрал стул в углу, надвинул поглубже ковбойскую соломенную шляпу и частично спрятался за журналом.
Доктор Ньютон он увидел в первый раз без тринадцати минут девять.
– Миссис Франклин?
Миссис Франклин и группа поддержки сгрудились вокруг хирурга. На Ренни были зеленые рубаха и брюки, на туфлях – бумажные тапочки, маска свисала на грудь.
Она говорила доверительно-тихо, и он не мог расслышать ее слов, но миссис Франклин улыбалась, хватала ее за руку и благодарно сжимала. Через пару минут Ренни извинилась и исчезла за двойными дверями.
За утро она трижды выходила к родственникам. И каждый раз внимательно их выслушивала и отвечала на вопросы с завидным терпением. Ее улыбки успокаивали. Глаза выражали сочувствие и понимание. Создавалось впечатление, что она не торопится, хотя наверняка лишнего времени у нее не было.
Вику трудно было поверить, что это та же замкнутая, высокомерная женщина, какую он видел на пленке Орена.
Он просидел около операционной так долго, что в животе у него начало громко бурчать, и люди стали на него коситься. Народу поубавилось, так что высокий ковбой, одиноко сидящий в углу с журналом, который он прочитал трижды, стал привлекать внимание. Он отправился на поиски обеда.
Орен считал, что днем Вик будет спать в своем номере в мотеле. Вик не сказал ему, что пойдет в больницу. Не поделился он с ним и тем, что после короткого ленча он угнездился около личного офиса Ренни Ньютон. Офис располагался рядом с больницей на улице, где когда-то стояли жилые дома, а теперь в основном размещались медицинские кабинеты.
Здание из известняка выглядело новым и довольно современным, но без эпатажа. Весь день сотрудники офиса Ренни были заняты, принимая пациентов, появлявшихся практически каждые пятнадцать минут. На парковке все еще стояло много машин, когда Вик уехал, чтобы наблюдать за ее домом.
Да, Ренни работала с полной отдачей весь день. И в награду выпила бутылку воды. Вот на что следовало обратить внимание. Когда она выходила из кухни, то погасила свет, но тут же зажгла его снова, что показалось ему странным.
Она оставила свет гореть, когда вошла в спальню и села на край кровати, свесив голову. Все ее поведение говорило либо об угнетенности, либо о серьезной беде.
Потом она сделала еще одну странную вещь. Открыла ящик прикроватного столика и несколько минут смотрела в него, просто смотрела. Ничего не доставала, ничего туда не клала, просто смотрела в него.
«Интересно, на что она смотрела», – подумал он. И пришел к выводу, что на белую карточку. Что интересного в запечатанной коробке с почтовой бумагой? Она могла иногда перечитывать некролог матери, просто чтобы вспомнить, но бумагу нужно было достать. Он готов был поспорить, что смотрела она на карточку. Тем интереснее было бы знать, откуда она взялась и что означала.
Наконец она задвинула ящик и встала. Расстегнула блузку и сняла ее. На ней был простенький бюстгальтер. Возможно, прозрачное и красивое белье с кружевами предназначалось для тех дней, когда ей не приходилось делать четыре операции. Или для мужчины, приславшего ей карточку.