Все его мысли были заняты разговором с Ренни Ньютон. Он улыбнулся, вспомнив ее тщетную попытку казаться недоступной. Нет, она просто очаровательна.
Горничная подошла к нему поближе.
– Хотите, чтобы я задернула шторы, мистер Лозадо?
– Нет, спасибо. Ты оставила шоколадки на подушке?
– Двух сортов. Те, что вы любите, мистер Лозадо.
– Спасибо, Салли.
Она улыбнулась ему и принялась расстегивать верхние пуговицы своей блузки. Он никогда не пытался ничего о ней узнать. Он бы и имени ее не знал, не назовись она по собственной инициативе. Она сразу же сообщила ему, что работает горничной временно, а на самом деле хочет стать исполнительницей экзотических танцев в мужском клубе.
Возможно, сиськи у нее для этого дела были подходящие, но не задница. У нее она была широкая, как сарай.
Когда она начала игриво возиться с пуговицами своей формы, он сказал:
– Брось это! – притянул ее к себе и заставил встать на колени между его ног.
– Я могу сначала станцевать. Я репетировала перед зеркалом. Очень хорошо получается, пусть я это сама говорю.
Вместо ответа он расстегнул ремень и «молнию» на ширинке. Она явно расстроилась, что он отказался смотреть ее представление, но энергично взялась за дело. Расстегнула пуговицы на его рубашке и коснулась пальцами татуировки на груди. Ярко синий кинжал с острым лезвием, казалось, пронзал его сосок.
– Это меня так возбуждает, – томно произнесла она.
Вытатуированные капли крови стекали по его ребрам. Ее язык, быстрый и ловкий, как у змеи, коснулся кончика кинжала.
Он приобрел эту татуировку в шестнадцать лет. Художник, который ее делал, предложил ему позднее проколоть сосок.
– Этот кинжал, да еще кольцо сквозь сосок проденешь, клево будешь выглядеть, чувак, – заметил он.
Лозадо запомнил страх в глазах этого мужика, когда он схватил его за кадык и приподнял со стула.
– Ты что, решил, что я гомик?
Глаза мужика вылезли из орбит. Он еле-еле выговорил:
– Нет, нет, парень. Я ничего такого не хотел сказать.
Лозадо медленно отпустил его.
– Ты лучше постарайся с этими гребаными каплями, а то эта татуировка может оказаться последней в твоей жизни.
Салли уже спустилась ниже, поближе к его паху.
– Презерватив, – велел он.
– Я не возражаю.
– Зато я возражаю.
Он никогда не оставлял никаких следов ДНК. Обрезки ногтей он спускал в унитаз. Он каждый день брил все тело. Он был безволосым, как младенец. Только брови он оставлял. Сбрить их ему мешало тщеславие. Кроме того, без бровей не так станет выделяться шрам, а он хотел, чтобы он был виден всем.
К счастью, природа одарила его прекрасной формой черепа. Он был гладким и круглым, как мяч для боулинга. Если добавить ко всему этому смуглую кожу, то он выглядел красавцем даже с бритой головой. Он дважды в день чистил постель ручным пылесосом, чтобы нигде не осталось сухой кожи. Отпечатки пальцев он сжег много лет назад.
Из опыта с Томми он знал, что кровь жертвы может доставить много неприятностей. Он боялся, что кто-нибудь попросит его показать перочинный нож. Он не был уверен, что смыл с него всю кровь. Никто его не подозревал, да и от ножа он вскоре избавился, но в дальнейшем он старался оставлять орудие убийства на месте преступления. Он пользовался самыми обычными вещами, ничего экзотического, ничего недавно приобретенного, что можно было бы связать с ним.
У него был номер социального страхования. Как всякий добропорядочный гражданин, он платил налоги с дохода, получаемого от мастерской по ремонту телевизоров. Старый забулдыга, не просыхавший с той поры, как был изобретен телевизор, руководил за него этой мастерской. Расположена она была в криминальном районе, где немногие носили телевизоры в ремонт. Они просто ехали в богатый район и крали там новый. Но заведение было вполне легитимным, хотя и мало доходным.
Его истинный источник доходов не облагался налогами.
Салли крупными зубами разорвала упаковку.
– Ты, верно, очень богат. Такая роскошная квартира. И миленький «Мерседес».
Он обожал все, чем владел. Сейчас даже больше, чем раньше, до того как он восемь месяцев мытарился в тюрьме штата в ожидании суда. Это научило его еще больше любить красивые вещи.
Разумеется, эти месяцы дорого ему обошлись. Но он не беспокоился. За банкира ему очень хорошо заплатили.
Его деньги лежали на счетах под хорошие проценты в банках всего мира, зачастую в таких странах, где он никогда не был и не собирался побывать. Он мог уйти на пенсию в любой момент и прекрасно жить до конца дней своих.