Последние отзывы

  46  

По спине и груди Кэйко стекали струйки ледяного пота, пальцы рук свело судорогой, точно от купания в холодной воде, зубы стучали. Но мыслей не было, и сердце словно остановилось. Кэйко не чувствовала собственного тела, она не слышала журчания реки, не видела пропасти под ногами и словно бы держалась за что-то в своей душе, за какую-то невидимую, но надежную руку. Она просто очень хотела жить!

Увидев, как Кэйко идет по бревну, Нагасава остолбенел. Она шла очень медленно, ровно, точно во сне, спина была неподвижна, но не напряжена, иногда плавно покачивались разведенные в стороны руки. Малейший порыв ветра, и она могла сорваться вниз; собственно, Нагасаве было достаточно громко крикнуть или приподнять бревно, но он не стал этого делать. Его сердце оцепенело и замерло. Пусть идет… И она перешла на другую сторону и… оглянулась: растрепавшиеся волосы, серое лицо, белые губы, безумные глаза. А потом совершила то, на что не решился Нагасава: схватила своими маленькими ручками конец бревна и сдвинула в сторону. Глядя на эти нечеловеческие усилия, Нагасава изумлялся и думал: какая же она неукротимая, жадная до жизни! Он не пошел бы за Кэйко, в данном случае цель не оправдывала риска, но когда, столкнув в пропасть бревно, она одарила Нагасаву полным откровенной, жгучей ненависти взглядом, он искренне пожалел, что не захватил с собою лук. Сейчас он без колебаний пронзил бы ее стрелой! Но лука не было, а предыдущий шанс он сознательно упустил.

Когда Кэйко скрылась из виду, Нагасава повернулся и зашагал прочь. Укушенная рука болела, но сердце было безмолвно-холодным, хотя на нем наверняка остались куда более глубокие, саднящие, незаживающие раны.

Мидори приехала в Сэтцу ранней весной в сопровождении большой свиты: охраны, служанок, Масако с ребенком (последней во что бы то ни стало хотелось показать господину его дочь!). В этом году рано пролились теплые дожди и стремительно зацвели деревья: все вокруг утопало в бело-розовой пене, в воздушном облаке, сотканном из несчетного множества похожих на снежные хлопья махровых цветков.

Мидори нарядилась в сливовое с золотой вышивкой кимоно, подкладка которого была медово-желтой. Она низко подвернула волосы, так, что они закрывали шею, и незаметно подвязала их внутри шнурком. Увидев жену, Акира вздрогнул: точно такую прическу делала когда-то Кэйко. Мидори не удивилась, когда супруг даже не улыбнулся ей: мужчина и не должен прилюдно показывать свои чувства! Он проявит их потом, ночью…

Акира был поражен видом полной счастливого ожидания, похорошевшей и довольной Масако с прелестной маленькой девочкой на руках – его дочерью. Он сразу почувствовал, что горячо полюбит ребенка.

Они поселились на территории крепости, и Мидори с Масако очень понравился их новый дом.

В первую ночь Акира, как и положено, пришел к Мидори, и та отдалась ему радостно и даже с некоторым пылом. Вторую ночь он тоже провел у нее, а на третью переспал с Масако. Казалось бы, чего еще желать? Его жена и наложница были юны и прелестны, да к тому же дружны между собой. Масако боготворила Мидори и во всем ее слушалась, а Мидори, в свою очередь, совершенно спокойно, с полным пониманием относилась к пребыванию в доме этой девушки и признавала за нею право делить постель с господином. Он же по-настоящему не нуждался ни в той, ни в другой. Где-то в горле все время стоял комок горечи, а сердце терзала тоска куда более пронзительная, чем любые слезы, и чувство обездоленности не покидало душу.

В конце зимы Акира все же решился послать гонца в деревушку и получил известие, что Кэйко там нет, она давно исчезла вместе с ребенком. А потом в плен попал один из самураев Нагасавы, и Акира задал ему вопрос: не слышал ли он что-нибудь о юной наложнице господина? «Он убил ее, – ответил самурай, – поскольку она совершила нечто непозволительное». «А ребенок?!» – воскликнул Акира. «Нет, сын остался при нем».

Итак, все было кончено. Да, кончено, несмотря на то что теперь Акира являлся наследником наместника Сэтцу, одного из самых влиятельных вассалов могущественного князя Аракавы, и жил в замке своего бывшего господина. Поистине желаемое достается слишком дорогой ценой!

Настал день, когда Кэйко наконец добралась до Киото. Потом она не могла вспомнить, как шла через горы, ей только казалось, будто это продолжалось вечность. Ночь, ледяная сырость, крутизна и осыпающиеся камни, неясные пугающие шорохи, напряженное тело, широко распахнутые глаза, одиночество, безмолвие и бессилье в душе. Сначала Кэйко плакала, а потом перестала – плачут ведь только тогда, когда ждут от кого-то помощи!

  46