139 
— Сажай его! — отвечал Даманский. — Знаешь, у Иоанна Кронштадтского секретарем еврей был. Сейчас живет — кум королю, большой мастер по устройству купеческих свадеб с генералами.
— Вот загвоздка! Посади я Цаблера, так меня газеты в лохмы истреплют.
Скажут — ух нахал какой, нашел пса…
— Ефимыч, какого великого человека не ругали?
— Это верно. Меня тоже кроют.
— В историю входишь, — подольстил Даманский.
— А на кой мне хрен сдалась твоя история? Мне бы вот тут, на земле, пожить, а что дальше… так это я… хотел!
В пасмурном настроении он покатил в Царское Село. История крутилась, как и колеса поезда. Александра Федоровна согласна была на замену Лукьянова Саблером, но Николай II уперся:
— Помилуйте, аттестация Победоносцева на Саблера выглядит чернее египетской ночи. Не могу я этого проходимца… Кулак Распутина с треском опустился на стол. Все вскочили — в невольном испуге. Распутин вытянул палец
— указал на царя:
— Ну что, папка? Где екнуло? Здесь али тута?
При этом указал на лоб и на сердце.
Рука царя легла поверх мундира, подбитого атласом.
— Здесь, Григорий… даже сердце забилось!
— То-то же! — засмеялся Распутин. — И смотри, чтобы всегда так: коли что надо, спрашивай не от ума, а от чистого сердца. К нему подошла царица, поцеловала ему руку.
— Спасибо, учитель, спасибо… Теперь ясно, что от ума надобно бы ставить в обер-прокуроры Роговича, но сердце нам подсказывает верный ход — в Синоде отныне быть только Саблеру…
Графиня Матильда Витте уже названивала Саблеру:
— Владимир Карлович, ваш час пробил. Мы с мужем очень далеки от дел церковных, но… не забудьте отблагодарить старца!
Распутин еще спал, когда Сазонов разбудил его:
— К тебе старый баран пришел — стриги его…
Появился Саблер, добренький, ласковый, а крестился столь частенько, что сразу видно — без божьего имени он и воздуха не испортит. Салтыковский Иудушка Головлев — точная копия Саблера («Те же келейные приемы, та же покорная, но бьющая в глаза своей неискренностью религиозность, та же беспредельная мелочность, лисьи ухватки в делах и самая непроходимая пошлость», — писали о нем люди, хорошо его знавшие).
— Ну что ж, — сказал он, — теперь стригите меня… Гришка скинул ноги с постели, потянулся, зевая.
— Вот еще! — отвечал. — Стану я с тобой, нехристью, возиться. Лучше сам остригись дочиста, а всю шерсть мне принеси…
Сколько дал ему Саблер — об этом стыдливая Клио умалчивает. Но дал, и еще не раз даст, да еще в ножки поклонится. Весной 1911 года Распутин неожиданно для всех облачился в хламиду, взял в руки посох странника и сел на одесский поезд — отбыл в Палестину, а машина, запущенная им, продолжала крутиться без него, под наблюдением опытных механиков «православия» — Соловьева и Даманского. Из путешествия по святым местам Распутин вывез книгу «Мои мысли и размышления», авторство которой приписывал себе. Книга была тогда же напечатана, но в продажу не поступала. Это такая духовная белиберда, что читать невозможно. Но там проскочили фразы, отражающие настроение Распутина в этот период: «Горе мятущимся и несть конца. Господи, избавь меня от друзей, а бес ничто. Бес — в друге, а друг — суета…» В этой книге Гришка, конечно, не рассказывал, как на пароходе в Константинополь его крепко исколошматили турки, чтобы смотрел на море, чтобы глядел на звезды, но… только не на турчанок!
2 мая Саблер стал обер-прокурором Синода.
— Ничего не понимаю! — воскликнул Столыпин, которому сам господь бог велел быть всемогущим и всезнающим.
Лукьянов пришел к нему попрощаться и рассказал, что Саблер, дабы утвердить свое «православие», плясал перед Распутиным «Барыню» — плясал вприсядку! Столыпин этому не поверил:
— Да ему скоро семьдесят и коленки не гнутся.
— Не знаю, гнутся у него или не гнутся, но это точно — плясал вприсядку, причем под балалайку!
— Под балалайку? А кто играл им на балалайке?
— Сазонов, издатель журнала «Экономист».
— Господи, дивные чудеса ты творишь на Руси!
3. ПРОХИНДЕИ ЗА РАБОТОЙ
17 июня в Царицын нагрянули Мунька Головина в скромной блузочке, делавшей ее похожей на бедную курсисточку, и шлявшаяся босиком генеральша Ольга Лохтина, на модной шляпе которой нитками вышиты слова: «ВО МНЕ ВСЯ СИЛА БОЖЬЯ. АЛЛИЛУЙЯ». Мунька больше молчала, покуривая дамские папиросы, говорила Лохтина:
— Великий гость едет к вам. Встречайте! Отец Григорий возвращается из иерусалимских виноградников…
139 
