234 
Народ повалил бы в кинематографы толпами… В трудные моменты надо уметь использовать все!
Вечером царица уже строчила в Ставку: «А только что видела Андр. и Хвост.
— последний произвел на нее прекрасное впечатление… Щербатов не может оставаться… Сазонов ходит и хнычет — дурак… Министры — дураки! Я ему сказала, что все министры — трусы… Надеюсь, ты разгонишь Думу?» Она похвалила Хвостова и перед Горемыкиным, который дал ей неожиданный отпор:
— В том-то и беда, ваше величество, что Хвостов чересчур энергичен, хотя комплекция и располагает его к мешкотности. Простите, если скажу правду. Хвостов нрава очень игривого и человек неверный, это уж поверьте моему жизненному опыту!
Но интригующий киноэкран, столь ловко растянутый Хвостовым на дачке Вырубовой, заслонил старца Горемыкина с его невнятным брюзжанием, и Хвостов получил у императрицы аудиенцию. Осеннее солнце припекало веранду дворца, над старинными парками Екатерины Великой кружили «ньюпоры», а на пасторальных берегах прудов виднелись дула зениток, недавно закупленных в Англии для охраны царизма от воздушных налетов. Хвостов к месту и деликатно (без излишнего нажима) напомнил Алисе, что имеет честь принадлежать к орловскому дворянству, которое на коронацию поднесло ей небывалый в мире подарок — манто, сшитое из одних только шеек орловских селезней, зрелище удивительное! Царица уже знала, что Хвостов отказался в Думе подписать запрос о Распутине.
— Но вы перед Григорием небезгрешны… Расскажите мне о Гучкове!
Наверное, я буду плохо спать, но… вытерплю.
Хвостов был наслышан о ее ненависти к Гучкову, а потому он поведал об этом господине «одни ужасы». Вырубова заранее доставила в кабинет Алисы пачку речей Хвостова о немецком засилье в электропромышленности, о дороговизне мяса и нехватке дров.
— Зачем вы поднимали эти больные вопросы?
— А как же! — отвечал Хвостов. — Уже назрел момент, когда эти же вопросы будут подняты левыми, Я схватил их буквально у них с языка, опередив левых, чтобы не давать им в руки такое опасное оружие. Ну, а когда правительство критикую я, — кстати улыбнулся Хвостов, — тогда это не критика, а нежная ласка…
— Горемыкин не согласен видеть вас в эмвэдэ. Он назвал вас даже слишком… игривым. Это правда?
Хвостов, отличный актер, изобразил отчаяние:
— Господи! Да кто ж без греха? Вот и мой ближайший друг Григорий Ефимович, он тоже вам скажет: кто безгрешен?
— Ну, а все-таки, — сказала императрица, полистав речи Хвостова, — что же нам делать с мясом? с дровами?
— Нам нужны не мясо и не дрова, а человек, который достанет нам и дров, и мяса сколько угодно. Будьте уверены, Русь не оскудела. В ней еще есть люди, подобные героям античного мира!
При этом он (скромно) не показал на себя…
Царица докладывала мужу: «Как было бы хорошо, если бы ты мог повидать Хвостова… Когда рассчитываешь заглянуть сюда? Я спрашиваю об этом, имея в виду смену Щербатова, а также необходимость пощелкать министров…
Нежнейшие поцелуи, родной мой Ники, шлет тебе твоя старая Солнышко».
В эти дни она придумала новую шутку:
— Ей-богу, я чувствую, что у меня вырастает хвост… Предвосхищая события, столичные остряки говорили теперь так:
— ГОРЕМЫЧная Русь испроХВОСГилась и РАСПУТною стала!
* * *
Чтобы впредь не возникало разговоров об его «игривости», Хвостов вызвал из Орла жену, повадился посещать приличные рестораны, и там — трезвый! — он ковырял вилкой одинокую котлету для диетиков. Кто бы мог подумать! В его бумажнике уже хранился четкий план: захватить МВД, сбросить Горемыкина, самому стать премьером. Но главное — использовать Распутина в своих целях, а потом безжалостно его растерзать… В это сумбурное лето (лето 1915 года), когда семья Белецкого жила на даче, в своей пустынной квартире, где мебель была бережно затянута полосатым тиком, Степан — тайком от жены! — принимал у себя Распутина, накачивая его мадерой. В планах Белецкого было: допустить Хвостова до министерства, но затем искалечить его так, чтобы он уже не поднялся, самому сесть на его место, а потом… потом сделаться премьером империи! Куда делся скромный «сын народа» из Самары, поджимавший под себя ноги, не смея взглянуть на высокого покровителя Столыпина! Зверь вырос — весь во вздыбленной на загривке шерсти, когти и клыки наготове, отточенные!
Кесарю — кесарево, а каждому из них — свое…
9. МАФИЯ — В ПОТЕ ЛИЦА
Распутин очень любил черные сухари.
234 
