264 
— Этих имен, — отвечал Палеолог, — никогда нельзя объединять. Они как противоположные полюса. Нессельроде шел на поводу венского кабинета Меттерниха, а князь Горчаков, разрушив систему Нессельроде, подготовил Россию к союзу с Францией…
— Существует немало способов оставить глубокий след в истории, — невозмутимо высказал Ванечка. — Нужно ли говорить, как этого желаю я?
Поверьте, Россия сейчас на правильном пути.
Конечно, во французском посольстве Манасевич умолчал о том, что Штюрмер — вор и жулик. Но жулик проснулся в нем самом, когда он, глянув на часы, стал прощаться с графом Палеологом.
— На всякий случай запомните — если вам что-либо понадобится, обращайтесь ко мне, а мне Штюрмер ни в чем не откажет…
Палеолог записал: «Долго не забуду выражение его глаз в эту минуту, его взгляда, увертливого и жестокого, циничного и хитрого. Я видел перед собой олицетворение всей мерзости охранного отделения». Палеолог попросил секретаря принести из архивов секретное досье на того же Ванечку. Там была отражена одна слишком интимная деталь его биографии: в 1905 году он — выкрест! — был одним из устроителей еврейских погромов в Киеве и Одессе…
Палеолог не мог при этом не рассмеяться:
— А вообще — милейший человек! С ним забавно…
* * *
Горемыкину исполнилось 87 лет, Штюрмеру — уже 67, а Хвостову стукнуло 43 годочка, отчего в Царском Селе его сочли слишком «молоденьким»; премьерства он не получит, а Штюрмер, выпестованный в канцеляриях Плеве, отлично сознавал всеобъемлющую силу аппарата МВД, и вряд ли он удовольствуется одним только премьерством («Нет, — размышлял Степан Белецкий, — наложит он лапу И на портфель Хвостова…»).
Белецкий осторожненько переговорил с Ванечкой:
— Как ты думаешь, кто свернет шею раньше?
— Штюрмер тих и въедлив, а Хвостов — трепач.
— Верно, что служенье муз не терпит суеты, как писал наш великий поэт Некрасов… Особенно это относится к эмвэдэ!
— Какой еще Некрасов! Это же Пушкин, — поправил его Манасевич, не понимавший, как можно служить в МВД без суеты.
— Плевать на обоих, важно другое. Передай Борису Владимировичу, что я буду информировать его о делах… Хвостова.
Ванечка сообщил Белецкому, что Питирим на днях выезжает в Ставку — везет речь, которую и произнесет царю, о том, что лучше Штюрмера еще не бывало человека на свете. Белецкий распорядился, чтобы для Питирима и его «жены» дали отдельный вагон, назначил жандармов для сопровождения владыки.
Через несколько дней Манасевич-Мануйлов известил его по телефону:
— Все в порядке! Смена премьера произойдет по возвращении государя из Ставки в Царское Село…
Белецкий поехал на Моховую — к Горемыкиным, чтобы пронюхать обстановку, и Горемыкин сказал, что недавно видел государя:
— И он меня так лобызал, так он меня лобызал… Ну, если царь кого лобызал, тому — крышка!
* * *
«Мой родной, — писала царица мужу, — опять тепло и идет снег. Сегодня именины нашего Друга. Я рада, что благодаря принятым мерам все в Москве и Петрограде прошло спокойно и забастовщики вели себя прилично (здесь она намекала мужу на кровавый „юбилей 9 января“). Слава богу, видна разница между Белецким и Джунковским…» Николай II заранее предупредил ее, что назначение Штюрмера произведет в стране впечатление «громового удара». Она утешала его, что поболтают, а потом привыкнут к немецкой фамилии. Распутин вообще был против изменения «Штюрмера» на «Панина»:
— Что брито, что стрижено — какая разница? А старикашка ничего. Мы с ним поцеловались… Он даже заплакал.
На радостях, что все так хорошо, Распутин принес со своего стола бутылку мадеры. Из кармана затхлых штанов он извлек сильно измятый ландыш и сунул его в руку императрицы.
— Вот, понюхай… — К ландышу он приложил корку черствого хлеба. — А это
— папашке! Перешли с мадерцей и корочку, чтобы закусил, когда выпьет.
Я энти предметы благословил…
С выражением восторженного благолепия Алиса и Вырубова приложились к бутылке, сделав из нее по глоточку, будто это святое причастие. Царица захлопнула бутыль пробкой: срочно — в Ставку! «…Вылей в стакан, — наказывала она мужу, — и выпей разом за Его здоровье. Ландыш и корочка также от Него, мой милый ангел. Говорят, у Него перебывала масса народу, и Он был прекрасен». Телеграф Ставки отстучал решительный и мужественный ответ самодержца: «Я выпил вино прямо из бутылки за Его здоровье и благополучие. Выпил все — до последней капли» (через горлышко; жаль, что при этом он не стоял в подворотне!). Шпормер заступил на пост премьера 20 января 1916 года. Белецкий не ошибся в своих догадках — Штюрмер сразу вызвал Степана к себе, обласкал, как мог, и просил держать его в курсе относительно всех дел «хвостовщины».
264 
