Особенно,... 
141 
Таммилехто поднял на своего полковника светлые глаза, наполненные слезами, и тихо выговорил:
— У меня… мама… в Хельсинки…
— Ну и иди к своей маме, — отвернулся Пеккала.
Вечером их вывели два конвоира, ткнув штыками в спины, показали — куда идти.
— К лесу, — шепнула Кайса, — ладно, пойдем к лесу.
Пеккала всю дорогу глухо кашлял и вспоминал своего старого приятеля — «сатану перкеле».
— Ух, ух, ух, — кашлял он, — вот ведь, сатана перкеле, не отпускает ни на минуту!..
Кайса держала его под руку, говорила:
— Надо было носить шарф… Ты разве меня послушаешь?..
Потом долго шли молча, и только один раз Пеккала взгрустнулось.
— Помнишь, — сказал, — как ты радовалась, что малину будешь в моем саду растить?
— Что мне твой сад? — вздохнула Кайса. — Я бы сына хотела от тебя иметь…
— Это — да, — твердо согласился полковник и услышал, как щелкнули курки за спиной.
— Хальт! — крикнули конвоиры.
— Чего хальт? — свирепо огрызнулась Кайса. — Я вот тебе покажу хальт… Веди дальше!
— Не хотим здесь, — поддержал ее Пеккала, и они пошли дальше, постепенно приближаясь к лесу.
— Юсси, бежим, — предложила Кайса. Пеккала осмотрелся:
— Конечно, бежим… Мы не куропатки, чтобы нас каждая сволочь стреляла. Вот только давай заведем их поближе к лесу.
— Здесь кусты, хорошо, — заметила Кайса.
— Только вот что, — предупредил ее полковник. — Сначала ты побежишь одна, а я…
— Юсси, одна не побегу…
— Не спорь. Я их сумею здесь… понимаешь?
Конвоиры снова щелкнули затворами.
— Ну, ладно, хватит разговаривать!.. Целуйтесь!..
Пеккала повернулся к ним; тяжело дыша, сказал:
— Не ваше дело!.. Мы умираем, а не вы! Так какого же черта?.. Где хотим, там и поцелуемся…
Один егерь обозлился, показывая на свои рваные сапоги.
— Что я, — сказал он, — из-за вас должен по болоту ползать? Подохнуть везде одинаково…
— Ладно, Курт, — примирился другой, — пусть выбирают…
Снова пошагали дальше, и когда стена леса совсем приблизилась, Юсси Пеккала шепнул:
— Вот сейчас… беги!
Кайса движением плеч скинула с себя манто и, круто повернувшись, швырнула его под ноги одному конвоиру.
— Держи, — сказала она, — твоя любовница обалдеет от такого подарка!
Егерь наклонился, чтобы поднять манто, и Кайса, высоко подпрыгивая, бросилась в сторону леса. Манто так и осталось лежать, а немец получил удар сапогом по голове. Второй вскинул карабин, чтобы стрелять в женщину, но полковник отбил оружие рукой, и пуля зарылась в снег.
— Кайси, бе-ги! — не оглядываясь, крикнул Пеккала, и карабин был уже почти в его руках, когда первый егерь вдруг встал и выстрелил, даже не целясь…
Кайса услышала этот выстрел, остановилась. Над ее головой шумел лес, спасение было рядом, и… выстрел.
— Юсси! — что есть силы крикнула она. — Юсси-и!..
Она в растерянности оглянулась — за ее спиной вырастали стволы деревьев, густо переплетались ветви, там была жизнь, свобода, там шумели города, там была мирная жизнь, и вдруг… Этот выстрел!
— Юсси-и!..
И, больше ни разу не оглянувшись, она кинулась бежать обратно.
Пеккала был еще жив, он сидел на земле, пытаясь подняться, но руки его разъезжались по рыхлому снегу, и два егеря тупо возвышались над ним.
— Кайса… — с трудом произнес он, — зачем ты… вернулась?.. Зачем?..
Кайса упала перед ним на колени, взяла его голову в свои руки, запутывалась пальцами в жестких волосах.
— Юсси, мой Юсси… дорогой мой… Мы вместе… Мы вместе умрем, Юсси!.. Не бойся, милый, я с тобою…
— А я… не боюсь, — отозвался Пеккала.
Быстро тяжелела голова полковника, а Кайса все что-то шептала ему, все гладила его застывающее лицо, и даже не заметила, как один егерь накинул ей на плечи манто.
— Пошли, Курт, — сказал он.
— Пошли… — ответил второй.
И, вскинув на плечи карабины, они ушли, оставив Кайсу вдвоем с полковником.
Но скоро от нее ушел и Юсси Пеккала, и Кайса Суттинен-Хууванха осталась совсем одна.
Лапланд-генерал
Север, север!.. Время посыпает тебя снегом сыпучим и мелким, как сама пыль древности. Твои сказания скупы, словно свет далеких звезд накануне утра. История лишь изредка дарит потомкам сгнившие бревна первых поселений, тяжелые медные котлы, в которых варилась соль, да несет через века хваченную тленом бересту монашеских рукописей.
Север, север!.. Много веков назад к безлюдному берегу Студеного моря, не страшась ни меча викингов, ни зубов полярного волка, пришел из Господина Великого Новгорода деловой храбрый русич. Построил у самой воды кондовые избы, и поплыл над скалами крепкий дух печеного русского хлеба. Втаскивались в двери прадедовские сундуки, устилались половиками светлые горницы, а узкоглазый туземец уже раскидывал перед окнами голубые песцовые шкурки.
141 
