— Что?
— Командиры наших рот стали прятать оружие. Среди солдат ведется какой-то отбор. Появились слухи о полном роспуске армии. А «лесных гвардейцев» держат под стражей…
В одну минуту Пеккала домчался до Парккина-отеля, стремительно взбежал по лестнице в номер, сказал:
— Кайса, собирай вещи и завтра возвращайся в Вуоярви, а я еду сейчас…
— Ну хоть поцелуй меня на прощание!
— Некогда! — ответил Пеккала, и Кайса услышала, как уже гремят по лестнице его сапоги: та-та-та-та, та-та!..
— Полковник Пеккала уехал, — сказала фрау Зильберт, — и в номере только… эта…
— А-а-а, — протянул фон Герделер и посмотрел на Кайсу: она сидела за соседним столиком, ужинала; часы показывали половину двенадцатого ночи.
Местный фюрер князь Мурд был трезв и потому особенно старательно подметал опустевший бар — ему хотелось заработать на водку.
— Поди-ка сюда, — поманил его пальцем инструктор. — Коньяку хочешь?
Мурд всплеснул руками, швабра упала на пол.
— Тише, — поморщилась фрау Зильберт, — уже поздно… Кайса повернулась в их сторону:
— Еще вина. Стакан.
И фрау Зильберт и фон Герделер почти одновременно наполнили стаканы. Почти одновременно выпили Кайса и князь Мурд. Потом, вызывающе посмотрев на инструктора, Кайса прошла мимо. Было слышно, как она остановилась в вестибюле у зеркала, поднялась по скрипучей лестнице.
— В каком она номере? — спросил фон Герделер.
— В тринадцатом, — ответила фрау Зильберт.
— Хорошее число. Я родился тринадцатого.
Князь Мурд лениво задвигал шваброй.
— Еще хочешь?
— Ох! — ответил фюрер.
Инструктор снова наполнил стакан:
— Пей!
Мурд выпил:
— Вкусно! Ой, как вкусно!
— Мети, — приказал инструктор и, слегка покачнувшись, подошел к буфетной стойке. — Фрау Зильберт, вы способны понять тоску солдата?
— Я не люблю таких разговоров.
— А я люблю… Дайте мне ключ от тринадцатого номера. Только до утра.
Редкие брови владелицы отеля вскинулись кверху:
— О-о, господин оберст… и — вы?
— Да, и я!
— Но чего вы нашли в ней хорошего?
— Ключ! — сказал фон Герделер. — Ключ!..
Сжимая в ладони ключ, он вернулся за столик.
— Спать не ложись, — сказал Мурду. — Ты мне будешь нужен…
Вспомнились слова Эрнста Бартельса, сказанные им еще в Вуоярви. «Советую вам, — говорил тогда Бартельс, разбирая сушеные травки, — не раздражать одно существо, живущее в доме полковника, некую госпожу Суттинен-Хууванха — это, пожалуй, единственный человек, к которому искренне привязан начальник района…»
— Искренне привязан, — с удовольствием повторил фон Герделер. — Тем больнее ему будет!
— Фюрер, — позвал он, — выпей последнюю, а то опьянеешь. Завтра пей сколько хочешь, а сегодня нельзя. Фюрер выпил, обтер подбородок, спросил:
— Что делать надо?.. Я все могу…
— Ничего. Стоять в коридоре. И никого не пускать.
Гася в баре свет, фрау Зильберт спросила:
— А вы не боитесь?
— Кого?
— Финского полковника.
— Но ведь его нет!
— Правда, его нет, — согласилась владелица отеля. Ровно в час ночи оберст поднялся на третий этаж, где размещались мансардные номера, остановил Мурда:
— Вот здесь и стой. Ни с места!..
Потом на цыпочках подошел к двери тринадцатого номера, прислушался.
Тихо.
«Тем больнее ему будет», — повторил он про себя и осторожно, стараясь не шуметь, вставил ключ в замочную скважину…
— Таммилехто, — шепотом приказал полковник, — стой здесь… И — тихо…
Пеккала открыл дверь, вошел в избу. Лунный свет, проникавший через окно, плотным снопом падал на висевшее на стуле обмундирование, вырывал из мрака обрюзгшее лицо спящего офицера с оттопыренными губами.
Полковник подошел к койке, тронул спящего за плечо:
— Лейтенант Агрикола, вставай!.. Ты арестован!
— А?.. Чего?.. Это вы, херра эвэрсти?
— Я… Быстрей вставай!..
— Куда?
— Вставай, вставай! Ты арестован!
— Что?
— Не притворяйся…
Босого, дрожащего от ночной сырости лейтенанта он вывел на крыльцо, жестко приказал:
— В карцер! Пошли дальше…
Снова изба, черная, старая. Храпят трое офицеров.
— Встать! А ну, скоты, поднимайся! Кто-то сунул спросонок руку под подушку и сразу же завыл от боли, а пистолет тупо ткнулся в половицу.
— Я тебе пошучу… Выходи!
Потом широко шагал по кочкам, через кусты, — длинный путь к баракам «лесных гвардейцев». Вокруг ходят часовые, охраняют.