41 
— Томазо намеренно распространил слухи о том, что я женюсь на его внучке, которую никто в Риме еще не видел. И я взял тебя в Рим по собственным соображениям.
— Да знаю, знаю я твои соображения! И ты смеешь попрекать меня Люком! Он держался куда благороднее тебя! Позволил мне поцеловать его перед тем репортером, пожалев меня. Ты представил меня дурой, а он помог мне сделать вид, что… что…
Алесандро растерянно молчал, а Лауру словно прорвало:
— Мне хотелось думать, что из гадкого утенка я превратилась, наконец, в лебедя. Но это было невозможно. Никакая одежда, никакая стрижка не могли меня изменить. Так же, как не мог измениться мой проклятый отец. Ему оставалось только принять то, что есть. Бабушка всегда говорила: «чего нельзя изменить, надо терпеть». И они с дедушкой терпели. И любили меня, хоть я и оказалась незаконнорожденной. И уродкой. Во всяком случае, их радовало то, что я не пойду — не смогу пойти — по стопам матери. Не навлеку на них двойной позор.
Алесандро смотрел на нее со странным выражением, словно что-то вдруг понял о ней.
— Лаура, их радовало другое. То, что ты принимаешь их ложь. Год за годом они внушали ее тебе. О, делали они это из добрых побуждений. Как ты сама сказала, они хотели оградить тебя от судьбы твоей матери. Но все равно это была ложь, хотя личина уродки едва не приросла к тебе.
Ты считаешь, что я цинично отнесся к договору с Томазо. Но сколько бы ты так ни считала, это неправда. Как неправда и твое восприятие себя самой. Стоило мне увидеть женщину, стоявшую там, у входа в бар, — и фальшивая Лаура исчезла. Да, образ ее был очень живым, очень убедительным. Мешковатая одежда, неуклюжие туфли, запущенные волосы. Полное отсутствие внимания к себе. Заодно и к окружающему миру, который ты отвергала, не принимала, потому что он не желал принять тебя.
Его глаза не отпускали ее, удерживая как в капкане.
— Это ложь. Ложь, за которую ты цепляешься их чистого упрямства. Ты совсем другая. Такая, какую, я увидел той ночью. Та, что свела меня с ума.
Он шагнул к ней. Она не шевельнулась. Не могла пошевелиться.
— Тебе надо принять решение, Лаура. Либо ты веришь какой-то глупости о том, что я соблазнил тебя ради карьеры, чего я никогда, никогда не делал. Либо веришь мне.
Он сделал еще один шаг к ней.
— Я лег с тобой в постель не ради того, чтобы стать президентом. А потому, что хотел этого. Потому что ты красивая, желанная женщина.
Она все не двигалась, ловушка не пускала ее, но железные ее тиски внезапно превратились в нежный шелк, ласкающий кожу.
— Нам хорошо вместе, Лаура. И я не желаю, чтобы это заканчивалось. Мне не хотелось думать о Томазо, о том, как я стану объяснять ему происходящее между нами. Не хотелось думать о фирме. Ни о чем. Хотелось лишь продолжения того, что происходило между нами. После твоего отъезда я сам не свой. Не нахожу себе места. Злюсь. На тебя — за то, что променяла меня на другого. На Люка, оказавшегося тем другим. Но больше всего на себя — за то, что принимаю это так близко к сердцу.
— Не могу представить, что кто-то тебя раньше бросал, Алесандро, — сумела съязвить она.
На его лице мелькнула лукавая улыбка.
Женщины и раньше меня бросали, но единственное, что я чувствовал тогда, было раздражение. А после твоего ухода я ощутил опустошение. И только теперь понимаю, почему. А ты понимаешь?
Нет, — ответила она, потому что ничего другого сказать не могла.
Не посмела.
— Тогда я покажу тебе.
И он поцеловал ее. Серый дождь вдруг закончился, выглянувшее солнце озарило для Лауры мир яркими красками.
— Мне следовало бы теперь отпустить тебя наверх и позволить навести красоту, а потом ухаживать за тобой, заново тебя добиваться. Но я не могу! У меня не хватит сил отпустить тебя хоть на минуту. Позволь мне любить тебя сейчас. Позволь доказать, как я люблю тебя — почему я тебя люблю!
Ее глаза просияли. Она взяла его руку, их пальцы сплелись.
— Пойдем.
ЭПИЛОГ
Пышная зелень сверкала под лучами летнего солнца. Сидя в легком плетеном кресле, под раскидистым дубом, Лаура любовалась домом.
Счастье переполняло ее. Работы в Вартоне закончились, превратив старый дом из убежища в уютное семейное гнездышко.
Для моей семьи…
Словно прочитав ее мысли, Алесандро, сидящий рядом, накрыл ее руку своей. По другую сторону стола мирно дремал дедушка.
Они с Алесандро не стали рассказывать Томазо правду о Стефано, не зная, как он отнесется к такой правде. Вместо этого они уверили его, что Стефано был тайно влюблен в другую женщину, жениться на которой не мог. Похоже, Томазо примирился с такой версией.
— Тут и впрямь какая-то идиллия, — заговорил вдруг он, не открывая глаз. — В такую погоду, как сейчас, эти сады бесподобны. Идеальны, вы понимаете меня, — идеальны для детей. — Он глубоко вздохнул.
Алесандро и Лаура обменялись улыбками. Алесандро погладил едва заметную выпуклость ее живота.
Они скажут Томазо — конечно, скажут, но не сейчас.
Пусть эта тайна радует пока только их двоих.
41 
