– Причина первая, у меня появился уважительный повод нанести вам визит, не привлекая внимания моих недоброжелателей, которые, как вы, наверное, заметили прошлой ночью, у меня имеются в достатке. Враги знают, что я человек не набожный, скорее уж наоборот, поэтому мое посещение церкви показалось бы им очень странным, а тут вроде все понятно, вроде все на своих местах… – маркиз устал стоять, облокотившись о низкий камин, и вернулся в кресло. – Во-вторых, вы видите, я с вами откровенен, что, мне кажется, способствует общей доверительности нашей беседы.
– Не совсем, – покачал головой сидевший на краю кровати старик, – но переходи к пунктам три и четыре, заблудший сынок гиены и шакала!
– Напрасно вы обижаетесь, преподобный, – в свою очередь мотнул копною длинных висюлек-волос маркиз. – Если бы не я натравил на вас объевшихся властью простолюдинов, то это буквально на днях сделал бы кое-кто другой, и тогда бы я не смог вмешаться и остановить вопиющее безобразие, творимое против служителей Церкви в вашем лице. Знаю, это звучит немного абсурдно, но если вы не попросите меня удалиться и если у вас хватит терпения дослушать несомый мною бред до конца, то все в вашей голове вскоре уложится и встанет по своим местам.
– За свою жизнь я выслушал множество бредовых речей; одной больше, одной меньше – совершенно не важно, так что валяй, смело загружай голову старика мешаниной из слов. Я уж как-нибудь разберусь, что ложь, что правда.
– Ну вот и славно! Мне почему-то казалось, что наша беседа пойдет именно так. Умные люди всегда поймут друг друга, даже если у них взаимоисключающие интересы, хотя это не про нас с вами… – маркиз Вуянэ с уважением посмотрел на старика. Взгляд был искренним, Патриун почувствовал бы фальшь. – Четвертую причину моего возмутительного поступка я назову чуть позже. Поверьте, так будет лучше! А сейчас позвольте выступить в роли, так сказать, старожила этих мест и объяснить вновь прибывшему переселенцу в сутане подоплеку здешнего бытия и уточнить, сколько стоит здесь жизнь.
– Я терпелив, но силы мои не безграничны, молодой человек. Излагайте лишь суть, а то немощный старец может уснуть, – явно прибеднялся преподобный отец.
– Когда три десятка лет назад солдаты доблестной филанийской армии все же очистили маленький пятачок правобережья, то сюда стали прибывать первые переселенцы, а именно тот контингент людей, что в приличных домах принято называть сбродом: бывшие узники и каторжники в цепях, беглые преступники и те, кому посчастливилось скрыться от сурового лика правосудия, а также горстка аристократов, из тех, кто по разным причинам не пришелся к филанийскому двору.
– Наподобие вас? – Патриун сам удивился, что вдруг проникся уважением к собеседнику и снова обращался к нему на «вы».
– Точно, – кивнул маркиз, – хотя я поселился в колонии гораздо позже, когда и Марсола возникла, и приличных людей здесь уже достаточно много было. Но в первые годы освоения новых земель, представляете, преподобный, какие здесь порядки и нравы царили? Убийство было столь же привычным делом, как карманная кража. Закон держался лишь на мечах солдат, а это, как известно, очень шаткая опора. Наш король знал, какова жизнь на правобережье, но бездействовал. А почему? Да потому, что всех при дворе устраивало такое положение дел. Колония – не провинция, она придаток королевства, а не его часть, богатый источник сырья, вот Филания до сих пор и выкачивает из «Дикарии» все, что только возможно: редкие породы древесины, пушнину, руду и, естественно, золото с приисков. О разбое спекулянтов, гордо именующихся коммерсантами, говорить не будем! До недавних пор живущие здесь работали денно и нощно и все равно не могли свести концы с концами. Их грабили, грабили нахально, и ханжески прикрывали творимые злодеяния проповедями ваших ныне покойных собратьев-священников: «…Терпите, и вам воздастся!» Притом благодать должна была наступить когда-нибудь потом, а не сейчас и не здесь, а где-нибудь там, на Небесах… Это нарочно так хитро придумано, чтобы денег у короля никто просить не смел, заметьте, просить, а не требовать! – Маркиз был прав, назвав себя небожителем, уважение к всевышним силам и к земным властям в его юной душе абсолютно отсутствовало.
– Выходит так, что Индорианская Церковь – корень Зла?
– Не утрируйте, преподобный, священники для меня существа неодушевленные, как вещи, инструменты, – Маркиз говорил спокойно, без ненависти. – Они не имеют собственного мнения, а всего лишь несут в народ идеи, которые проповедует Церковь, они рупор властей, громко кричащий: «Терпи!» и еще обзывающий несогласных с их цинизмом людей еретиками, бесовским отродьем и грешниками. Хоть о покойниках плохо говорить не принято, а думать тем более, но вы все же поразмыслите о том, чем занимались ваши предшественники!