51 
Зина сняла разорванную юбку, бросила ее в мусорное ведро, приняла душ, заглянула к дочери в комнату и пошла в спальню. Муж спал. Зина скользнула под одеяло, прижалась к нему. Тот заворочался:
– Что так поздно?
– Ездили по районам с проверкой, машина сломалась. Спи.
Он великолепный человек, ответственный и порядочный. Зина любит его всею душой, хотя некоторые гниды уверяют, что у нее нет души. Есть. Она уважает мужа, потерять его для нее равносильно смерти. Что же приготовил Рощин конкретно для нее? Пришла в голову мысль отправить мужа и дочь на отдых завтра же. Авось за время их отсутствия все перемелется. Зина выкручивалась из разных ситуаций, вывернется и из этой. В конце концов, в их компании полно мужчин, насоливших Рощину гораздо больше, чем она. Ким не способен сводить счеты с женщиной.
Все равно страшно. Как же мужа выпроводить из города, чем мотивировать? И не поедет он завтра, ни за что не поедет. Он ведь должен отпроситься с работы, собраться. А муж не терпит спешки и суеты...
Валентин Захарович крался к кровати, как последний вор. И тут услышал голос жены:
– Да ляжешь ты или нет? Разбудил, скотина.
– Аля, у меня большие неприятности, можно сказать, роковые...
– Да пошел ты со своими роковыми неприятностями... – пробубнила она. – Завтра брехать будешь, а сейчас я спать хочу.
Он лег на спину, натянул до носа одеяло и почувствовал себя таким несчастным, заезженным волом, что навернулись слезы жалости к собственной персоне и обиды на окружающих. Но следом атаковала волна ярости. Ноздри Ежова раздувались от гнева, он сжимал пальцы на одеяле, как сжимал бы их на горле Рощина, отнявшего у него покой. Больше всего Валентин Захарович опасался сейчас за неповторимую, бесценную, любимую и единственную свою жизнь. И лезла ему в голову всякая мура: его убили из-за угла, и вот он в гробу...
– Ты кончишь пыхтеть или нет? – проворчала Аля. – Мне завтра рано вставать, баланс подбивать, а ты тут устроил вздохи.
– Спи, спи, Аля, я больше не буду, – сказал Ежов, поворачиваясь на бок.
И вдруг его осенило! А что, если завтра никуда не идти? И послезавтра, и послепослезавтра? Вот не выходить никуда, и все, а? Запереться и переждать, пока Рощин уничтожит остальных? За это время, возможно, его выловит милиция.
Фоменко в банке стал за спиной двух программистов с кружками кофе в руках:
– Ну как тут у вас?
– Пока никак, – отозвался один из них. – Отдыхайте.
Фоменко, подавленный и разбитый, поплелся к себе в кабинет вздремнуть.
В доме Хрусталева хранилась старинная икона божьей матери, которую он когда-то выклянчил в деревне у древних стариков за копейки. Икона написана на цельном куске дерева, покрытом штукатуркой, которая, как объяснили ему художники, называется грунтом. Датируется икона восемнадцатым веком, и стоимости она немалой. Но сейчас не в деньгах дело, а в спасении.
Хрусталев, войдя в квартиру, бросился в комнату, где на видном месте висела на стене икона, упал перед ней на колени и взмолился, вытянув к образу длинные руки:
– Матерь божья, спаси и помилуй... Неужели это конец? Скажи мне, это конец? Мне страшно, я не хочу умирать. Смилуйся, спаси и помилуй... спаси... помилуй...
Прекрасные глаза женщины, выписанные неизвестным художником так живо, так человечно, смотрели с удивлением на создание божье, вдруг вспомнившее о ней.
Бражник напросился к Арнольду Арнольдовичу. Не хотелось беспокоить жену поздним, а по сути, ранним возвращением. У Медведкина в доме пусто, жена с внуками на даче. Арнольд Арнольдович без разговоров постелил Бражнику на диване, сам лег на втором: все же веселее спать в одной комнате. Лежали оба без сна долго. Медведкин ворочался с боку на бок, вздыхал и охал, будто тяжелобольной. Наконец Бражник не выдержал и приподнялся на локте:
– Не спится, Арнольдыч?
– Да, Гена, не спится, – глухо отозвался тот. А через паузу спросил: – Что ты на самом деле думаешь обо всем этом? Ты ведь одними шуточками отделывался.
– Не знаю, что тебе и ответить. Я, Арнольдыч, не понимаю ни фига.
– Тебе страшно?.. – Бражник не ответил, и Медведкин резюмировал со вздохом: – Молчишь, значит, страшно.
– Ну, да, да, мне страшно! Ты удовлетворен? – Бражник лег на спину, закинув руки за голову. – Только не знаю, чего мне бояться, с какой стороны будет удар. Я не могу выстроить защиту, и это тревожит меня.
– Вот-вот, он того и добивается. Чтобы мы паниковали, дергались.
51 
