Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
122 
Портовая таверна была удивительным местом, центром пересечения возможного и нереального, приютом беспокойных душ, где не действовали глупые филанийские законы и отсутствовали расовые предрассудки.
«Хоть здесь и бардак творится, да и прислуга сальными руками жратву подает, все равно на душе хорошо и спокойно, – печально вздохнул Пархавиэль и вонзил острые зубы в покрытую хрустящей коркой свиную ножку. – Я среди своих! Пускай они не изгои и беглецы, а всего лишь иноземные матросы, все равно они такие же, как и я, чужаки в этой безумной Альмире!»
Однако истинная причина настойчивого желания отужинать именно в этом шумном кабаке крылась не в нестерпимых позывах вечно голодного желудка, случайно заставших гнома поблизости от заведения, и не в привлекательной атмосфере мнимой безопасности, а в названии таверны.
«Попутного ветра!» – с трудом читалось полустертое пожелание на выцветшей вывеске. Именно здесь гном мог найти охранника Юкера, человека, спасшего ему однажды жизнь и обещавшего помощь в будущем, единственного товарища среди безликой толпы эгоистичных людей. Конечно же, Пархавиэль был признателен и Мартину, но маг преследовал свои цели и никогда не стал бы вызволять его из тюрьмы, если бы не надеялся узнать секрет махаканского кунгута. Юкер же был роднее гному по духу и ближе, поскольку совершенно бескорыстно рисковал своей жизнью, вытаскивая тело бесчувственного Пархавиэля из огня, а потом в течение нескольких дней выхаживал и возился с ним, как с ребенком. Только его, немного скрытного, но в душе доброго и отзывчивого человека, гном мог попросить о помощи, тем более Мартин был где-то далеко, а Пархавиэлю еще предстояло несколько дней мотаться по порту и Цеховому кварталу.
Горячий жир капал с наполовину обглоданной кости и заляпал рукава почти новой кожаной куртки. В начале трапезы Пархавиэль пользовался человеческой ложкой, но, окончательно перепачкавшись, отбросил неудобный, слишком маленький для него инструмент и принялся отправлять тушеную капусту в рот прямо руками. Настроение гнома улучшалось по мере убывания съестного на столе. Хамство костлявой старухи и сомнительная чистота потрескавшихся тарелок с лихвой компенсировались гигантскими размерами и удивительной сочностью блюд. Расправившись с капустой и чисто обглодав свиную ножку, Пархавиэль еще раз пробежался глазами по переполненному залу. За то время, пока он занимался чревоугодием, Юкер так и не появился. Делать было нечего, неохотно поднявшись из-за стола и отерев сальные руки о штанину спавшего за соседним столом матроса, Пархавиэль начал кряхтя пробираться к узкому пятачку между дверьми кухни и местом хозяйки, по которому быстро метался туда-сюда помятый чепец крикливой старухи.
– Послушай, хозяюшка! – громко выкрикнул Пархавиэль, когда не по годам бойкая дама в очередной раз стремглав проносилась мимо.
– Ну, чего тебе?! – проворчала на ходу хозяйка, даже не повернувшись к просителю. – Еще чан капусты поставить иль ведро пива налить?!
– Мне б с Юкером парой словцов перекинуться.
Желание гнома застало уже почти скрывшуюся в дверях кухни старуху врасплох. Она резко развернулась на каблуках и, прервав очередной забег по проторенному маршруту, быстро подскочила вплотную к гному.
– Зачем он тебе, коротышка? – прошептала женщина, согнувшись над гномом, и сердито нахмурила густые брови.
– Знакомец я его старый, несколько лет уже поди не встречались, повидаться бы, – соврал гном, каким-то чудом сумев придать своему покрытому шрамами лицу умильное выражение, иногда возникающее на невинных мордашках грудных младенцев и апатичных лицах душевнобольных.
– Ты мне тут глазки не строй, щетина вислоухая! – неожиданно закричала женщина, превратно истолковав цель игры лицевых мышц гнома, но затем тут же взяла себя в руки и сменила гнев на милость. – Стой здесь, сейчас буду!
Не успел Пархавиэль раскрыть рта, как хозяйка скрылась в кухне. Гном чертыхнулся и, присев на широкий подоконник, терпеливо стал ожидать возвращения старушенции.
– Ты Юкера спрашивал?! – внезапно прогремел над ухом подхриповатый бас.
Зингершульцо повернул голову. Перед ним стоял огромный, почти двухметровый мужик. На обширной лысине незнакомца сверкали капельки пота, а длинные, загнутые кверху усы топорщились в разные стороны, как у заправского таракана. Обнаженный волосатый торс человека поражал внушительными размерами грудных мышц и выпирающим на добрых полметра вперед несокрушимым монолитом живота, обмотанного в несколько слоев широким красным поясом.
122 
