51 
Отряд разделился, но шансов на побег у Пархавиэля все равно не было, уж слишком добротными были ремни, стянувшие его запястья. Гном собирался снова уйти в себя, но тут его осенила радостная мысль, заставившая даже слегка улыбнуться разбитыми в кровь губами. Дело в том, что поломка оказалась серьезной: от удара о камень раскололось правое колесо и, что самое важное, треснула пополам рессора. О быстрой починке не могло быть и речи.
«Люди разобьют лагерь и останутся на месте, по крайней мере несколько часов. Пока съездят за инструментами в ближайшее селение, пока устранят поломку… – мелькнул в голове гнома проблеск надежды. – На меня же тем временем будут обращать не больше внимания, чем на разбросанное по земле барахло. Я все же смогу ослабить ремни, а затем выберу удачный момент, избавлюсь от пут и быстро сигану в лес! Сейчас совсем темно, солнце село, и крестьянам в чаще меня не найти!»
К несчастью, люди оказались куда более хитрыми существами, чем предполагал гном. Слабая искра надежды угасла так же быстро, как и возникла. Трое ополченцев вернулись из леса, таща за собой несколько срубленных молодых деревьев. Протянув длинные, гибкие стволы под днищем телеги, изобретательные крестьяне всего за пять минут превратили разбитую повозку в волокушу и, забросив в нее раскиданные по земле вещи и гнома, снова тронулись в путь.
«Если не везет, так во всем», – с философским спокойствием отметил про себя Пархавиэль и закрыл глаза, пытаясь заснуть.
– Вот видишь, говорил же, поутрянке ехать нужно, а ты все одно заладил: «Срочно, важно, в городе волнуются…» – недовольно бурчал ополченец, едущий рядом с командиром конвоя. – Как чувствовал, что везения не будет! Темнота, дороги не видно, а теперь еще и телега сломалась. До города еще далеко, когда доберемся, к полудню, не раньше!
– Заткнись, Дарес! – грубо оборвал жалобные причитания парня командир и, пришпорив коня, отъехал шагов на десять вперед.
Оидрий Вельяфор, десятник окружного ополчения, терпеть не мог Дареса и его старшего брата Лареса именно за этот сомнительный дар предвидения. Любая мелочь, любой незначительный пустяк служили поводом для их занудных причитаний и сетований на непосильный, каторжный труд окружного ополченца. Стоило братьям «затянуть свою песню», как тут же по отряду прокатывалась волна недовольств и пустяковых жалоб, начинали раздаваться крамольные речи и тихие перешептывания, смысл которых был стар как мир и ясен как день: «Меньше работы, больше денег!» Была бы воля Ондрия, уже давно сдали бы братья кольчуги и топоры, но дальнее родство с самим помощником столичного префекта надежно защищало избалованных лоботрясов от справедливой оплаты их «непосильных» трудов.
– Дарес, конечно, зануда и пискун, каких мало, но в этот раз он, кажется, прав! – внезапно раздался голос за спиной командира.
Ондрий быстро оглянулся, слева к нему подъехал Иконий, молчаливый двадцатичетырехлетний парень, ходивший в подмастерьях у деревенского кузнеца.
– И ты, значит, панике поддался?! – печально произнес Ондрий, немного придержав коня.
– Почему сразу панике? – удивился Иконий. – Кого бояться, этого, что ли, на телеге, или его дружков из леса?
– Хотя бы, – ответил десятник, вызвав у подмастерья повторный приступ удивления, который тут же отразился на его открытом, по-детски наивном лице. – Крепкий мужичок, хоть и ростом мал. Вон, Игельс, силач на всю округу известный, а еле сладил. Видел, какая у лесничего побитая морда?!
– Ну, видел, – протянул нараспев Иконий и утвердительно кивнул. – Да только я карлов не боюсь, хоть связанные они, хоть нет… а вот то, что повозка сломалась, дело основательно портит. Чинить надо, а то через пару верст и передние колеса в разные стороны разлетятся!
– Починим, – согласился десятник, – вон только до «Щита Индория» доберемся, там и починим, а заодно и передохнем чуток.
– Стоит ли? – недовольно нахмурил брови Иконий. – «Щит» на всю округу таверна известная, там господа благородные часто бывают…
– А ты что, дворян, что ли, боишься? – рассмеялся Ондрий. – Ох, темнота деревенская, да пойми же ты своей башкой окаянной: ты – ополченец, а не батрак какой-нибудь, представитель власти, тебе господа не указ! Тем более сейчас, когда преступника везем и неприкосновенными персонами считаемся.
– Да так-то оно так, но от господ лучше держаться подальше, – сконфуженно произнес подмастерье и, почему-то устыдившись своего страха перед дворянским сословием, отъехал в сторону.
51 
