Особенно,... 
66 
Но было уже поздно, и меня охватила жажда. Дошло до того, что я до крови расчесала себе грудь, пытаясь унять этот зуд. Раны и царапины заживали быстро, но из-за того, что я не могла остановиться и чесала грудь уже постоянно, они не успевали затягиваться. Я не спала почти двое суток и старалась всех избегать, чтобы никто не видел моего состояния, и даже отказалась на следующий вечер от прогулки с Марком. Когда же я попробовала это сделать и на следующий вечер, сославшись на то, что чувствую усталость и, укрывшись одеялом, сказала, что хочу полежать, Марк без лишних слов подошёл ко мне и сдернул его. Посмотрев на окровавленную футболку, а потом мне в глаза, он молча подошёл к телефону и приказал прислать моего донора.
Меня хватило ненадолго. Как только парень появился в комнате, и я почувствовала его запах, сознание помутилось, а Марк присев на кровать, стал мне что-то говорить своим бархатным низким голосом. Я плохо понимала, что именно он говорит, и улавливала только отдельные фразы: "Амалия — это неизбежно", "он всё равно без тебя не выживет", "посмотри, он сам хочет, чтобы ты пила его кровь", "не сопротивляйся своей жажде".
Когда силы для сопротивления иссякли, и жажда полностью захватила меня, я медленно подошла к парню и, укусив его, начала пить кровь. В тот момент я поняла, что уже никогда не смогу отказаться от этого и сопротивление бесполезно.
Спустя четыре недели на моём счету уже было две жертвы, а третьего парня, которого я выбрала в очередном клубе мне, по идее, должно было хватить ещё раза на два. Но меня пугали некоторые аспекты моей жажды. После второго кормления я смогла продержаться целых четыре дня, и старалась придерживаться именно этого режима. Чтобы не сорваться, я старалась избегать людей, когда их выводили на прогулку, но всё равно постепенно перешла на питание раз в три дня, и похоже мне становилось этого мало. Понимание этого пугало — выходило, что я становлюсь уж какой-то излишне кровожадной.
Но не только режим моего питания портил мне настроение, а и мысли об Артёме. Когда первая злость прошла, и я постаралась успокоиться и примириться с его поступком, мне снова стали вспоминаться наши восемь дней с ним, и теперь некоторые его странности в поведении начали мне видеться в новом свете.
Как только мы приехали в дом старейшин, настроение Артёма резко изменилось. Тогда я подумала, что это из-за гибели его друзей, но сейчас всё анализируя, и вспомнив наш разговор с Орхоном в столовой, и полный ненависти взгляд Артёма, когда тот сказал про санаторий, я стала задумываться: "А может он и не хотел меня подкладывать под другого мужчину?".
Да и в самом санатории он вёл себя странно. В тот последний раз, когда мы занимались с ним любовью, казалось, что своими поцелуями он старается на моём теле оставить тавро, что я принадлежу только ему. В его взгляде было столько любви и столько отчаяния, что сейчас, спустя некоторое время, я уже стала путаться и не понимала, что мне на самом деле думать и во что верить. "Любил он меня или нет?" — это был самый главный вопрос для меня, и на него у меня не было ответа. Вспомнив, как он пытался напиться в наш последний вечер, и как прощался со мной перед отъездом, я уже и не знала, что мне к этому относиться. Он в тот день не раз повторял мне, что любит, и будет любить, чтобы не случилось. Зная, что со мной сделают, он пытался дать понять мне, что всё равно будет любить мне?
Я провела не один день, крутясь с бока на бок в кровати и анализируя всё это. А потом уже начала злиться на саму себя, за то, что ищу Артёму оправдание. Голову уже разрывало от противоречий. Ведь если допустить, что он любил меня и не желал моего изнасилования, то почему не рассказал мне всё? И вообще, почему он не рассказал мне в самом начале о пророчестве? На эти вопросы ответов у меня тоже не было, и я мучилась, не зная, что мне думать.
Не вспоминала я об Артёме только тогда, когда рядом был Марк. Мы уже не только гуляли с ним вечерами или ночами по улице, а и сидели вдвоём в библиотеке, читая или обсуждая книги, или смотрели фильмы, в моей комнате, или просто болтали обо всём на свете. Когда он был рядом, я забывала обо всём — об Артёме, о своей жажде, о том, что я убила уже двух людей, приказав им уйти из дома и умереть. Все страхи, угрызения совести, и мучительные мысли отходили на второй план, как только появлялся Марк и улыбался мне.
Часы показывали пять утра, и мы сидели в библиотеке с Марком. Он предложил мне научиться играть в шахматы, и вот уже три ночи подряд мы проводили за доской. Я взяла в руки ферзя и сделала ход. Он тут же игриво приподнял брови, и с улыбкой спросил:
66 
