Зеленщик и башмачник неодобрительно смотрели на то, как подло ведет себя этот раб. Как он радуется страданиям римлян. Как не сочувствует людям… Башмачник так прямо и брякнул: не сочувствует людям…
– Я? – заорал раб. – Я должен сочувствовать? Это через почему? Разве я не дерьмо? Разве я не скотина? Как же! Я могу сочувствовать? Разве скотина сочувствует вам? Скажи ты! Скажи и ты!
Он тыкал в грудь грязным пальцем то Корда, то Марцелла. Лицо его сияло от радости. Раб очень радовался близкой крови. Жаждал ее. И не скрывал этого.
Вдруг Ферекид понизил голос:
– Скоро и мы кое-что сотворим. Да, да, мы! Я больше не стану тягать эти тюки. Пускай их мой господин потягает… А я пойду с мечом по улицам и поработаю. Вот увидите!
Марцелл остановил его:
– Тише ты!.. Мелешь чепуху, Ферекид! Лучше скажи нам, откуда эта новость?
– А кто же нам станет шептать на ухо новости? Разве мы люди?
Ферекид был необычайно возбужден. И очень радовался появлению Суллы. Можно подумать, что Сулла лично обещал ему земельный надел или шикарное поместье, скажем, в Этрурии или Кампанье.
– Послушай, любезный Ферекид, – сказал Корд, – разве Сулла уже в городе?
– Я этого не говорил, – сказал раб. – Говорят, что он непременно прибудет. На брюхе, но приползет. Вскарабкается на Капитолий. Вползет в сенат. И тогда все запляшут под его дудку. За это я ручаюсь!
^ – Ты слишком много знаешь, – заметил зеленщик.
– Верно, – нагловато согласился раб.
– Как бы тебя не оскопили эти марианцы…
– Меня? – Раб присвистнул. – Им сейчас не до меня.
Корд сказал:
– Глядя на тебя, можно вообразить, что все богатство Митридата везут в твою каморку, что все оптиматы пекутся только о твоем счастье.
Раб махнул рукой:
– Плевал я на богатство! И на оптиматов тоже. В моем положении нужна только кровь. Много крови. Пусть грызутся. Пусть повыпускают кишки друг у друга. Мне это словно мед на сердце. Ясно? Только бы донести эту вонючую ношу. И тогда...
– Что тогда?
Зеленщик и Корд пытались выведать у дошлого раба как можно больше новостей.
– Тогда, – сказал Ферекид, ударив кулаком по кулаку, точно объясняя, как бьют бабой по свае, – выйду на улицу с каким-нибудь дрючком и начну колошматить врагов.
– Каких? – допытывался Корд. – Не нас ли с Марцеллом?
– Каких? – Ферекид почесал за ухом, прищелкнул языком. – Вас – нет. А врагов найду! Клянусь богами, найду!
И ремесленник и торговец очень любопытствовали, кого же и за что все-таки будет лупить этот раб. Своих обидчиков? Своих господ? Или всех навалом – встречных-поперечных?
Раб разоткровенничался. Выражался безо всякого стеснения: вещи называл своими именами.
– Хотите, я вам откроюсь? – спросил он с сияющим лицом.
– Хотим! – в один голос сказали Корд и Марцелл.
– Идет! – воскликнул раб. – Слушайте же! Вы спросите: почему я никого не боюсь? Скажу: потому что я пуганый. С малых лет. И теперь мне ничего не страшно.
– А если мы донесем на тебя, Ферекид?
– Ты, Марцелл?
– Да, я. Или Корд.
– Ты, Корд?
– Может быть, Ферекид.
Раб потряс кулаками: в это он не верил. Потому что недостижимо! Невероятно. Чепуха! И потом…
– Не успеете, – сказал, смеясь, Ферекид. – Сулла уже у ворот. Он стучится. Его стрелы свистят над головами врагов его.
– Это неправда!
– Значит, вот-вот будет у ворот. И даже больше: и на этой улочке тоже будет. Но вас никто не тронет. Мы…
– Как? – Зеленщик положил костлявую руку на плечо Ферекида. – Разве ты не один?
– Нет.
– А кто же еще?
– Такие же, как я.
– И все заодно?
– Еще бы! – бросил Ферекид и, мгновенно взвалив тюк себе на спину, побежал вдоль улицы. Посредине.
Долго глядели ему вослед зеленщик и башмачник. Покачивая головами. Не веря своим ушам. И глазам.
– Слышал, Марцелл?
– Слышал!
– Что же ты скажешь?
Зеленщик был в полнейшей растерянности. Обычно нагловатый, он сейчас стоял у лавки башмачника словно в воду опущенный. И проговорил медленно, едва слышно:
– Он и нам проткнет животы.
– За что же? – сказал Корд, который тоже полагал, что Ферекид и ему проткнет живот.
– Он зол на весь мир, Корд.
– И не мудрено.
– Как? Раб смеет озлобляться? – возмутился зеленщик.
– Они тоже люди.
– Эти?.. Рабы?..
– Есть ученые, – сказал Корд, – которые доказывают, что рабы – тоже люди. У них то же сердце. И та же голова…