– Что еще любопытного?
– Все! – сказал Африкан.
– Все, – повторил Оппий.
Сулла дал понять, что беседа окончена. И как только удалились эти маркитанты, он вызвал к себе Децима. Центурион похудел в походе. Был ранен в ногу. И все-таки выглядел молодцевато. Успел переодеться в свою военную одежду. Крестьянские лохмотья сброшены в море.
– Ну? Что скажешь, Децим? Мы плывем в Тарент.
Децим был мрачен:
– Очень хорошо, что в Тарент.
– Тебя обидели в Брундизии?
– Немножко.
– Чем же, Децим?
– Заподозрили во мне беглого раба. Уж и стегали меня: кто поводьями, кто кнутом… Какие-то всадники… Я уж взмолился… Чудом уцелел. Пожалели, наверное…
Сулла налил вина, предложил Дециму. Но тот отказался, сославшись на запрещение врачевателя.
– И надолго запрещено тебе, Децим?
– Дня на два, на три.
Сулла улыбнулся:
– Подхватил все-таки…
– Да.
– Где же?
– В Диррахиуме. Она была, о Сулла, точно Юнона в молодые годы.
– Хороша Юнона! – смеялся Сулла.
– О, смерть моя!
– То-то же! Децим, человек всегда платит за удовольствие.
– Это так создали боги?
– А кто же? – Сулла понемногу приходил в хорошее настроение. – Будь это в моей власти – я бы отменил все болезни, которые проистекают от любовных утех.
– Какое это было бы счастье, о Сулла! – воскликнул солдат.
– Садись! – приказал Сулла. – Пей! Она будет корчиться от вина. Эта самая твоя болезнь. Ты на нее – вина, побольше вина! Ничего страшного! – И с хитрой улыбкой: – Ну, сколько ей лет, Юноне?
– Не сказывала.
– На твой взгляд, Децим?
– На мой? – Децим сморщился. – Может, двадцать. А скорее всего, восемнадцать.
Сулла потирал руки от удовольствия.
– Так, так, так!
– Целовалась, как зверь.
– Так, так, так!
Децим знал эту страсть полководца – выспрашивать все подробности любовных похождений. И сообщил некую подробность.
– Здорово! – воскликнул Сулла. – Но довольно, Децим! Здесь, на корабле, нету женщин. И я сойду с ума, ежели ты продолжишь свой рассказ…
И прильнул к вину.
3
В Риме следили за действиями Суллы весьма пристально. Ничто не ускользало ни от консулов, ни от сената. Цинна, вождь популяров, избранный консулом во второй раз, полагал, что успехи Суллы – это еще не успехи Рима. Это его, Суллы, личные успехи. И в этом заключается большая беда. Цинна совершенно в этом убежден. (Марий-старший, после возвращения из африканского изгнания избиравшийся консулом в седьмой раз, к этому времени уже умер.)
Мирные переговоры и условия мирного договора, заключенного с Митридатом, с точки зрения сенаторов, были, скорее, предательскими. Если уж затеяна с Митридатом война, если уж войска римские стояли, можно сказать, в двух шагах от Пергама, если уж Митридат взмолился – надо было добить его и разрушить его империю. Нечего церемониться! Митридатово племя все равно – рано или поздно – подымет голову.
Когда Цинна уступил место другим, вновь избранным консулам и перешел в ранг проконсулов, он тем не менее серьезно влиял на политику Рима. Консулы Норбан и Сципион (возвращение Суллы пришлось на год их консульства) вполне были согласны со взглядами Цинны. Врагом номер один они объявили Суллу, а себя – верными защитниками народа и непримиримыми противниками оптиматов и всех нобилей. Сторонники Суллы подвергались, разумеется, преследованиям. Они забрасывали Суллу жалобами на свою несчастную судьбу, поносили Норбана, Мария-младшего и других.
Суллу несколько раз извещали о том, что поместье в Кампанье сожжено дотла, что семья его в смертельной опасности.
Сулла приходил в ярость. И хотя вести эти оказывались преувеличенными, ярость его не проходила. Его постоянно подогревали ближайшие соратники в самом войске.
Норбан пригласил к себе Мария-младшего и Сципиона. Консулы желали согласовать действия всех полководцев, выступающих против Суллы. Норбану было лет пятьдесят. Примерно столько же, сколько и Сципиону. Марий моложе их лет на десять. Марий – коренастый, чернявый мужчина – кипел от злости к Сулле. Он рвался в бой. Ему все равно, где биться: в Брундизии, Таренте или Неаполе. Готов встретить Суллу там, где появится этот негодяй, предавший его отца и Римскую республику.
Сципион, чье полное имя было Луций Корнелий Сципион Азиаген, – высок, бледен лицом, благообразен. Весь он холеный какой-то, нежный, скорее философ, нежели полководец;. Он привык к неге, изысканности, к римским баням. У него у самого в поместье такой бальнеум, что знатнейшие квириты завидуют ему. Сципион гордился своим бальнеумом больше, чем домом. В бальнеуме он проводил большую часть дня. Судите сами: это высокое одноэтажное строение. К нему ведут широкие ступени, выложенные изразцовыми плитами. Порог – мраморный, пол в прихожей и стены – тоже мраморные. Отшлифованные до блеска. Сверху – из фонаря, покрытого финикийским цветным стеклом, – падает причудливый свет. Все в прихожей радует глаз – светом, цветом и чистотою. Здесь снимают верхнюю уличную одежду и обувь. А дальше – комната еще более просторная. Она отделана дубом и красным деревом, инкрустированными северной березой. В этой комнате удобные скамьи и кресла, мягкие ложа, слегка приподнятые в головах. На деревянном сосновом полу – персидские ковры и испанские полотнища, сотканные из медвежьей шерсти. По углам – позолоченные светильники, прямоугольные столы для сосудов и столы для книг. Все здесь располагает к беседе, отдохновению от забот. Здесь небесная тишина и свет полнолуния. Здесь сидят в одних туниках, на босу ногу. Здесь пьют, читают, спорят. А далее – за плотной, приземистой дверью, обитой медными планками, – комната, отделанная кавказским буксусом. Стены ее беловато-желтые, как предзакатный свет. Чистая, уютная, навевающая покой комната. А на стенах написаны красками любовные сцены, точнее, утехи. Мастера из Вины, Неаполя и Остии расписали их. Есть сцены целомудренные, есть и бесстыжие. Они чередуются, как бы подчеркивая, что любовь земная – и то и другое. Поскольку бальнеум предназначен для мужчин – художники дали волю своему воображению, вернее, точно скопировали все, что бывает в жизни… Направо от этой комнаты – уборная с вечно журчащей водой, текущей по мраморному ложу. И здесь поражает опрятность. И наконец, огромное помещение с бассейном. Точнее, с бассейнами: для холодной, горячей и теплой воды. Причем каждый бассейн имеет пологое дно – от мелководья до такой глубины, что можно поплавать и даже понырять. А в конце, в самом конце – дверь, за дверью – парилка. В парилке белый пар. Здесь напаришься так, что кажется, кровь забьет фонтаном из любой по́ры. Мыло поставлялось сюда из лучших римских мыловарен: пенистое, душистое. В любое время суток бальнеум мог принять гостей. Сципион очень гордился своим бальнеумом. И наверное, бальнеум стоил того…